— Может быть, мне не следует это говорить… Ты можешь подумать, что это от невоспитанности…
— Я рискну, — ответил Пьер. — Очень хочу услышать, что ты собираешься мне сказать.
— Как раз об этом ты сейчас говорил, — не очень уверенно продолжила Вала. — О том, что мы должны вести себя осмотрительно, разумно, как подобает приличиям и устоям… Я думаю, что все это не имеет никакого отношения к… символизму.
Пьер легко рассмеялся.
— Ты права, моя милая! Конечно, ты рассуждаешь правильно. Сейчас я стараюсь размышлять, а не чувствовать. В жизни ведь всегда так: когда что-то касается тебя лично, все начинаешь видеть совсем в ином свете, весьма далеком от надуманных теорий.
— Что же, по твоему мнению, мы должны делать? — несчастным голосом спросила Вада.
— В данный момент, — произнес Пьер, снова взглянув на нее, — я хочу сказать, что ты еще более прекрасна, чем тот образ, который я запомнил, и более очаровательна, чем вообще может быть женщина.
— Ты действительно думаешь так, как говоришь?
— Сейчас я объясню тебе, что я думаю, — ответил Пьер, улыбаясь. Он снова взял ее за руку.
— Мы должны быть рассудительными, моя малышка. Я ничего о тебе не знаю, за исключением того, что ты прелестна, и ты ничего обо мне не знаешь, кроме того, что я тебя люблю.
Глаза Вады сразу словно вобрали в себя весь солнечный свет, разлитый по саду, пальцы сильно сжали его руку.
— Ты действительно любишь меня?
— Представь, я пытался себя убедить, что это только мое воображение, но оказалось, я не способен это сделать.
— И я тебя люблю, — сказала Вада. — Я так тебя люблю и так мучилась, думая, что могу никогда тебя не увидеть. Мне стало казаться, что жизнь кончается. Таких страданий я еще не переживала…
— Милая моя! — нежно произнес Пьер. — И его голос звучал без обычной твердости.
Он поднес к своему лицу ее руку и поцеловал ладонь, задержавшись губами на мягкой коже.
Как будто молния пронзила тело Вады. Она уже знала, что это. Пьер возбудил в ней тот самый огонь любви, что и тогда, когда поцеловал ее на берегу Сены.
Он отпустил ее руку, и Вада положила ее на колени.
— Я люблю тебя и, несмотря ни на что — символизм это или нет, — собираюсь вести себя благоразумно, — заметил Пьер и почти сразу спросил:
— У меня такое чувство, что ты в своей жизни встречала совсем не много мужчин. Или, может быть, я не прав?
— Н-немного, — почти прошептала Вада.
— Твой отец жив?
— Нет, он умер, — ответила Вада.
— Между прочим, если бы сейчас он был жив, он бы сказал тебе то же самое, что и я: ты не должна делать никаких опрометчивых поступков, почти ничего не зная ни о человеке, ни о жизни. А пока давай просто хорошо проводить время вместе. Будем бродить по Парижу, беседовать, смеяться и совсем не думать о будущем. Ты согласна?
— Я согласна на… все, лишь бы быть рядом с тобой, — покорно проговорила Вада.
— Мы будем друзьями, — продолжал Пьер, — просто друзьями, которые обмениваются мнением и не предъявляют слишком много требований друг к другу.
— Я бы хотела… стать твоей подругой.
— Вот и хорошо. Договорились, — улыбнулся Пьер. — Куда мне повести тебя обедать сегодня вечером?
— Куда хочешь, — ответила Вада. Но спустя некоторое время, вдруг что-то вспомнив, слегка вскрикнула.
— Что случилось? — поинтересовался Пьер.
— Чуть не забыла. Я обещала обедать в одной компании. Ни за что бы не приняла приглашение, но ведь я понятия не имела, что ты скоро вернешься.
— Позволь узнать, с кем ты сегодня обедаешь, — спросил Пьер.
— С маркизом де Гаита.
Пьер удивленно вскинул брови, и Вада сказала:
— Он зашел вчера, чтобы узнать, когда приезжает Эммелин Хольц, — по-видимому, его мать дружит с матерью моей госпожи.
— И поскольку мисс Хольц отсутствует, он выбрал тебя вместо нее? — с оттенком сарказма произнес Пьер.
— Он… возил меня в Мулен Руж. — Вада смутилась.
— Одну? — вопрос прозвучал довольно резко.
— Д… да. — Вада запнулась. — Это было ужасно! Женщина, которая танцевала, так отвратительна и вульгарна! Я даже вообразить себе не могла, что бывает нечто подобное.
Пьер ничего не сказал, и Вада продолжила:
— Маркиз затем увез меня оттуда, он, кажется… понял.
— Он не имел права возить тебя туда — одну.
— Но он вел себя очень корректно, за исключением… — Вада умолкла.
— За исключением — чего? — спросил Пьер. Вада с грустью подумала, что он сердится.
— Он задал вопрос, который, я думаю, не имел права мне задавать.
— Могу я узнать, какой? — настаивал Пьер.
— Он спросил, есть ли у меня любовник! Вада залилась краской, произнося последнее слово, с трудом выдавив его из себя.
— Да как он посмел тебя оскорбить! — Пьер пришел в ярость.
— Не думаю, что он это сделал намеренно, потому что потом он сказал, что я очень молода, невинна и… не тронута!
Голос девушки дрожал, когда она выговаривала последнее слово. Она думала о том, как Пьер целовал ее в их прошлую встречу.
— Полагаю, маркиз не имел в виду ничего дурного, — нехотя сказал Пьер. — В конце концов, он большой друг Жозефа Пеладана и вместе с ним основал мистический орден «Креста и Розы».
— А что это такое? — спросила Вала.
— Пеледан и Гаита утверждают, что их орден возрождает средневековую секту Розенкрейцеров. Они создали собственную религию и носят необычные старомодные костюмы. Пеладан сам объявил себя верховным главой, придумал особый герб, назначил архонтов и настоятелей ордена. — Пьер рассмеялся, затем продолжал рассказывать:
— Все это похоже на театральный спектакль. И в то же время Пеладан довольно талантлив: одновременно он пишет пьесы, вдохновляясь Вагнером и своими собственными наваждениями в вавилонском духе. Его пьесы идут на сцене, и они вызывают огромный интерес у творческой публики.
— Это так увлекательно, — проговорила Вада. — Жаль, что я обо всем этом не знала вчера вечером.
— Позднее Пеладан стал создавать художественные выставки, они имели громадный успех. Первая выставка «Креста и Розы» состоялась в прошлом году и открылась после предварившей ее мессы, которую отслужили в Нотр-Дам.
— И много было народа? — спросила Вада с любопытством.
— По свидетельству «Фигаро»— около одиннадцати тысяч человек, среди них даже послы Швеции и Соединенных Штатов. Пеладан как верховный глава был облачен в черный сюртук и блузу с кружевными манжетами и круглым торчащим плоеным воротником.
Вада рассмеялась:
— Твой рассказ звучит захватывающе!
— Естественно, я тоже очень заинтересовался, потому что Пеладан большой поклонник художников, которых поддерживают символисты. Это был прекрасный шанс для наших молодых людей, добившихся
