— Он мужчина, — говорила Сильвина Бесси. — Ему важно показать себя в кругу друзей.
Они с Бесси были готовы обходиться практически без всего, лишь бы Клайд мог посещать балы и ассамблеи, рауты и маскарады, на которые бывал приглашен почти каждый вечер. И даже когда Сильвина получала приглашения ехать с ним, у нее не было желания сопровождать его: она рада была оставаться дома, чтобы читать и заниматься — иногда до поздней ночи.
— Зачем вы утомляете глаза? — бывало, спрашивала ее Бесси.
— Это испанский, — отвечала Сильвина. — Я начала его забывать. Дай-ка сообразить: да, в 1796 году, семь лет назад, Испания объявила Англии войну, и нам пришлось уехать из посольства в Мадриде. Помню, в какой ярости был отец: он был так зол, что даже не мог отдавать приказаний.
Она улыбнулась.
— Это мама позаботилась о том, чтобы все вещи были собраны, а я ей помогала, потому что говорила по-испански лучше нее.
— Вряд ли вам снова понадобится испанский, мисс Сильвина, раз там заправляет Наполеон.
— Наполеону не править вечно, — ответила Сильвина, и в голосе ее прозвучали пророческие нотки.
Ответ Бесси насмешил ее. Та, фыркнув, проговорила:
— Мир полон выскочек, и в нем не находится места приличным людям.
— Это ты, конечно, о себе, Бесси, — заметила Сильвина с насмешливыми искорками в глазах.
— Ну, если я не приличный человек, то хотела бы знать, кто тогда?
Теперь Бесси пыталась отвлечь Сильвину от дурных предчувствий, связанных с ожиданием визита мистера Каддингтона, но та не поддавалась ее уловкам.
— Я терпеть не могу, когда он приходит в наш дом! — заявила девушка. — Мне противно видеть его среди вещей, принадлежавших маме. Даже после его ухода кажется, что в гостиной остается запах его мерзких сигар.
— Чему быть, того не миновать, мисс Сильвина, — сурово сказала Бесси. — Христос терпел и нам велел. Вы сказали, что должны терпеть его ради мастера Клайда. Так что толку терзаться, пока он еще не пришел? Выведите Колумба в сад. Его лапа почти зажила.
— Да, я так и сделаю, Бесси, — ответила Сильвина, оживившись. — Как чудесно будет, когда он совсем выздоровеет и мы сможем снова гулять в парке!
Она подхватила Колумба на руки, прижавшись щекой к его шелковистой головке.
— Идем, мой бедный раненый вояка, — сказала она. — Погуляем по солнышку, представляя себе, что мы в лесу. . Голос Сильвины смягчился, и старая Бесси, наблюдавшая за ней, затаила дыхание при виде того, каким прекрасным стало внезапно просиявшее личико девушки.
А та уже исчезла, сбежав по ступенькам, спеша в небольшой, полный цветов сад, принадлежавший всем жителям Куин-Уок.
Там, среди кустов, цветов и деревьев, Сильвина потеряла счет времени.
Она вспоминала, что чувствовала, находясь в греческом храме, живо представляя себе внимательный взгляд сэра Юстина, взгляд серых и уверенных глаз человека, которому — она знала это — можно доверять. Но все же иногда мелькавшее в них выражение заставляло ее сердце колотиться в груди с такой силой, что трудно было дышать.
Девушка почти видела его в сияющих доспехах и шлеме с плюмажем — облачении странствующего рыцаря.
— Сэр Юстин…
Прошептав его имя, она вспомнила, что время идет и вот-вот явятся гости.
— Пойдем, Колумб, — сказала она псу, сидевшему на траве у ее ног, — тебе уже пора обедать.
Она подхватила его на руки и, шепча какие-то ласковые слова, понесла через улицу к дому.
Такой маркиз и увидел Сильвину: солнце сияло на ее светлых волосах, муслиновое платье развевалось на ветру, голова заботливо склонилась к песику, лежавшему у нее на руках.
Он осадил лошадей, кинул груму поводья и спрыгнул с фаэтона.
— Поводи лошадей, Джон, — приказал он и поспешно пошел по тротуару.
Сильвина уже поднималась по ступеням, когда он поравнялся с ней.
Услышав чьи-то шаги, она равнодушно взглянула в его сторону — и ей показалось, что сердце замерло у нее в груди.
— Вы!..
Она с трудом выговорила это коротенькое слово.
— А вы надеялись, что сможете от меня скрыться? — спросил маркиз.
— Я не знаю… что… — невнятно начала Сильвина.
— Не войти ли нам? — негромко предложил он.
И не успела она сообразить, что происходит, как уже вошла в дом, и маркиз закрыл дверь изнутри.
Лишившись дара речи, она шла перед ним по узкой лестнице в гостиную, расположенную на втором этаже.
Он снова повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, заметив, что она отступила в дальний конец гостиной. Комната эта произвела на него впечатление обставленной с идеальным вкусом.
Сильвина опустила Колумба на его подушку. Наблюдавший за ней маркиз подумал, что ни в ком прежде не встречал такой грации.
— Как вы… н-нашли меня? — наконец выговорила она.
— Почему вы убежали?
— Я хотела… никогда больше вас не видеть.
Улыбаясь, он приблизился к ней.
— — Вы и вправду думали, что это возможно? — спросил он. — Вы должны были понять, что судьба предначертала нам быть вместе — а никто не должен пытаться избежать того, что ему предначертано.
— Я не могу понять… как вы меня нашли, — сказала Сильвина, не глядя на него, — но, пожалуйста, вы должны уйти… сейчас же… немедленно.
Маркиз не отвечал, и Сильвина сказала:
— Забудьте меня… забудьте, что мы встречались.
— Но разве это возможно — после того, что произошло вчера? Или вы уже забыли, Сильвина, наш поцелуй?
Румянец яркой волной залил ее щеки. На долю секунды она вскинула на него взгляд, потом ресницы ее опустились.
— Это было нехорошо и не… нескромно, — запинаясь, проговорила она.
— Это было чудесно, — поправил он ее. — Чудо, недоступное описанию, мгновение, прекраснее которого я не знал.
Сильвина дрожала, не поднимая глаз.
— Я имею самонадеянность думать, что я — первый мужчина, коснувшийся ваших уст. Это правда?
— Конечно, это… правда. — Ответ прозвучал почти яростно.
— Тогда, дорогая, почему вы пытаетесь прогнать меня прочь?
Она отвернулась к камину и обеими руками ухватилась за каминную полку с такой силой, что он увидел — пальцы ее побелели.
— Я… выхожу замуж, — проговорила она так тихо, что он еле расслышал ее.
На минуту эта фраза заставила маркиза замолчать. Потом, подойдя ближе, он сказал:
— Вы выходите замуж — и все же вы влюблены.
— Нет, нет, это… не правда, — быстро откликнулась она.
— Тогда почему вы дрожите, когда я рядом? Ведь это не страх. Сильвина, так почему же так бьется ваше сердце?
Маленькая рука легла на грудь, будто стараясь утишить бушующую в ней бурю.
— Почему, — продолжал спрашивать он, — дыхание так быстро вырывается из ваших полуоткрытых губ? И почему ваши глаза сияют, как звезды — разве не любовь горит в них?
— Нет! Нет! — запротестовала она. — О, пожалуйста… умоляю вас… не заставляйте меня… так чувствовать…
