Это был крик ребенка.
Тогда маркиз сказал:
— Посмотрите на меня. Сильвина. Качая головой, она отвернулась от него.
— Посмотрите на меня, — приказал он. Она не двигалась. Тогда он положил пальцы ей под подбородок и повернул к себе ее личико.
— Посмотрите на меня, посмотрите мне в глаза и скажите, что не любите меня. И, клянусь вам, я уйду.
Алтон почувствовал, что она вся задрожала от его прикосновения. Сделав над собой усилие, девушка храбро посмотрела на него. У нее возникло странное ощущение, что он тоже дрожит.
Каждый увидел в обращенном к нему взгляде нечто столь магическое, столь волшебное, что оба застыли, завороженные.
Невозможно было сказать, сколько так прошло секунд или минут, но наконец они не выдержали напряжения. Что-то тихо и бессвязно пробормотав, Сильвина очутилась в объятиях маркиза, и он прижал ее к себе.
Склонив голову, он нашел ее губы, и на этот раз его поцелуй не был нежным прикосновением уст, как накануне вечером.
Это был поцелуй требовательный, «властный — поцелуй безраздельной власти над ее душой, — теперь она безвозвратно принадлежала ему.
Они слились в этом объятии, стали единым существом: мужчина и женщина, завершившиеся друг в друге, — и весь мир был ими забыт.
Маркиз прижимал ее к себе все крепче и крепче — и тут пробили часы на каминной полке.
Этот звук не сразу проник в сознание Сильвины. Потом с криком ужаса она вырвалась из его рук.
— Вы должны уйти! Вы должны немедленно уйти! — сказала она со страхом. — Пожалуйста, молю вас, не спорьте, не прекословьте, а уходите немедленно!
Маркиз хотел ей что-то сказать, но она пальцами коснулась его губ.
— Я не могу объяснить… Для этого нет времени. Но если вы чувствуете ко мне хоть малейшую склонность, докажите ее… своим уходом… скорее… скорее…
Он увидел в ее глазах отчаяние и, удержав ее руку у своих губ, поцеловал ее.
— Я ухожу, потому что вы просите об этом, Сильвина, — сказал он. Задушевный тон его голоса говорил, как он взволнован. — Но вы знаете, что я вернусь.
— Да… но сейчас уйдите, — молила она. — Это вопрос жизни и смерти — иначе бы я не умоляла вас.
Алтон отпустил ее руку и, взяв цилиндр, открыл дверь и застыл на пороге.
— Вы уверены, что я должен вас оставить? — спросил он.
— Совершенно… совершенно уверена. Спешите… о, пожалуйста… поспешите!
Ее нескрываемый ужас заставил Алтона против его воли спуститься по лестнице и выйти из дома.
Сильвина даже не попыталась проводить его, а только стояла посередине гостиной, прижав руки к груди, неподвижная и напряженная, пока не услышала, как за ним закрылась парадная дверь.
Тогда она выбежала из комнаты и по ступенькам поспешила на следующий этаж, к себе в спальню.
Там она на минуту остановилась, борясь с желанием броситься на узенькую белую кровать и зарыться лицом в подушку.
Справившись с собой, она подошла к туалетному столику и уселась перед зеркалом, пристально вглядываясь в свое отражение, как будто ожидала, что оно изменилось как по мановению волшебной палочки.
Сильвина и вправду выглядела теперь совершенно по-другому. Казалось, в глазах ее задержался солнечный свет, теплые губы дрожали, на щеках горел румянец. Она поняла, что поцелуй сэра Юстина сделал ее такой красивой, какой она еще никогда в жизни не была.
Она все еще рассматривала свое лицо в зеркале, когда в дверь постучали. Она не ответила, и дверь открылась.
— Джентльмены здесь, мисс Сильвина, — объявила Бесси.
— Уже! — ахнула Сильвина. — О, я молю небо, чтобы они не встретили его в дверях.
— Часы в гостиной спешат, — сказала Бесси — Они убегают на четыре минуты в день. Я все хочу сказать, чтобы их починили.
— Значит… они его не встретили, — тихо проговорила Сильвина.
— Вы должны спуститься к ним, мисс Сильвина.
— Да, я знаю.
Сильвина глубоко вздохнула, рассеянно поправила волосы и, медленно ступая, пошла вниз по узкой лестнице, стараясь успокоить все еще бьющееся сердце, заставляя себя вспомнить, кто ее ждет.
Этот человек не должен догадаться, что она чувствует, какой восторг проснулся в ней.
У двери в гостиную она поняла, что возбуждена по-прежнему; кровь шумела у нее в ушах, как морской прибой.
Сильвина стояла у двери, ожидая, пока к ней вернется самообладание, и, совершенно не отдавая себе отчета в том, что невольно подслушивает, внимала доносившемуся из гостиной разговору двух мужчин, ведшемуся на французском языке.
Что-то в ее душе откликнулось на изящные интонации француза, изысканные обороты его речи. Сама музыка слов напомнила девушке о зацветающих в Буа каштанах. Сене, отражающей синее небо, цветочницах на ступенях Мадлен.
Потом она услышала резкую, каркающую речь мистера Каддингтона. Как она ненавидела все в нем — даже звук его голоса!
Он хорошо говорил по-французски, видно было, что он немало попотел, чтобы овладеть этим языком, но никогда, учись он хоть тысячу лет, не удастся ему уловить поэзию и ритм французской речи!
— Итак, мой дорогой, — спрашивал граф, — когда же начнется вторжение?
В этот момент девушка осознала, что подслушивает, и повернула дверную ручку.
Мужчины замолчали, а когда Сильвина вошла, мистер Каддингтон, улыбаясь, пошел ей навстречу.
— Доброе утро, дорогая. Вы должны извинить нас за столь ранний визит.
Он взял ее руку и поднес к губам. Она с трудом подавила дрожь отвращения.
— А у меня для вас сюрприз, — сказал он. — Старый знакомый, друг вашего детства, граф Арман де Вальен. Вы его помните?
— Ну, конечно, я помню вас, мсье, — с улыбкой проговорила Сильвина. — В последний раз мы встречались всего два года назад в Париже.
— Мог ли я это забыть? — галантно вопросил француз, склоняясь над ее пальцами. — Вы были с вашим столь достопочтенным отцом. Могу ли я выразить свои глубочайшие соболезнования? Известие о его смерти было поистине большим ударом для моей семьи и для меня.
— Спасибо, — сказала Сильвина, наклоняя голову.
— А теперь граф хотел бы просить вас об одолжении, Сильвина.
Казалось, мистеру Каддингтону неприятны были любезности, которыми они обменивались.
— Об одолжении? — переспросила Сильвина. — Извините меня, джентльмены, может быть, вы присядете?
Она выбрала стул, стоявший спинкой к окну, и мистер Каддингтон и граф вынуждены были сесть напротив нее на обитом бархатом диванчике с позолоченной спинкой.
Сильвина обратила внимание на контраст между двумя своими гостями.
Мистер Каддингтон, коренастый и широкоплечий, с несколько грубоватыми чертами лица, выдававшими его плебейское происхождение, был недурен собой, и его высокий лоб свидетельствовал о живом и цепком уме.
Однако его глаза были чересчур близко поставлены, а губы, губы человека чувственного, — отличались полнотой.
Граф был худ, элегантен и аристократичен.
Он был одет изысканно, в стиле денди: высоко поднятые углы воротничка торчали выше подбородка, белоснежный галстук был тщательно и замысловато завязан, а желтые трикотажные панталоны настолько
