– Ну хватит, пошли в дом!
В доме было чисто и бело, как в хороших русских избах. Лена принялась распаковывать чемодан. На свет появилась кукла и коробка конфет.
– Это от меня, а это от папы. Он сказал, что очень тебя любит и скоро приедет.
Катя солидно приняла подарки и уволокла их куда-то в свой угол.
– Мама, остальное тебе! – сказала Лена.
– Это куда же столько всего! – всплеснула руками мать. – У нас есть всё. Еще с прошлого раза осталось.
– Ничего, не пропадет, – успокоила Лена. Из угла появилась Катя. Кукла была аккуратно спеленута и неслась с осторожностью, как ребенок.
– Мама, ты долго будешь? – спросила девочка.
– Нет, завтра уеду, но скоро приеду опять.
Катя шумно вздохнула, но… только и всего. Она привыкла к таким коротким визитам матери и давно не устраивала из этого никаких историй.
– Ты мне почитаешь сегодня? – спросила она.
– Конечно! А днем мы пойдем в лес и, может быть, купаться, – пообещала Лена.
Другой бы ребенок запрыгал и закричал, а Катя просто сказала:
– Хорошо.
События этого и следующего дня размотались как кинолента.
Ходили по лесу – мать и дочь – и искали грибы и землянику.
– Мама! – кричала Катя. – Я нашла поганку.
– Что же ты радуешься, глупая! Это же – поганка, от слова «поганый», значит – плохой, вредный.
– Но она очень красивая, – девочка никак не хотела выбрасывать гриб, – ее неприятно есть, а смотреть приятно…
Потом они купались, уже к вечеру, и в лучах заходящего солнца мелькали два белобрысых пятна, очень похожих. На ночь Лена читала дочери сказки, и та не хотела засыпать, а все просила: «Дальше!» – но когда Иван-царевич победил Кощея и увез наконец свою невесту, она уже спала и счастливо улыбалась во сне.
Потом Лена разговаривала с матерью.
– Ты что-то очень неспокойна сегодня? – спросила мать. – Что-нибудь случилось?
– Так, мелкие неприятности с работой. Не утверждают перевод. – Она расчесывала волосы, готовясь ко сну.
– И все? – снова спросила мать.
Лена взглянула на нее и усмехнулась:
– От тебя, мама, ничего не утаишь. Конечно, не все. Завтра у Николая очень трудный день. Он не говорит, но, по-моему, это опасно. Ну и я, конечно, волнуюсь!
– Как у тебя с ним?
– Не знаю, мама, не знаю. Завтра я должна встретить его после работы. А пока ничего не знаю. Он стал очень раздражительным, и с ним трудно разговаривать. Может быть, это из-за завтрашнего дня?
– И это все? – опять спросила мать.
Лена долгим взглядом посмотрела на нее и сказала:
– Нет. Но об этом как-нибудь потом. Давай спать! – Она легла, а мать выключила свет и вышла.
И следующий день прошел в играх и весело, и в четыре часа бабушка и внучка посадили Лену на поезд и махали ей руками с перрона, а она им – из окна…
В большом зале, в институте, где по стенам было много лесенок и мостков и весь зал опоясывал металлический барьер, как в заводском цеху, – царило деловое оживление.
В небольшой комнате, рядом, над Алексеем суетились люди в белых халатах. Он сидел в кресле, полураздетый, и ему ко всем местам прикрепляли различные датчики. Около двери в эту комнату стоял Николай, бледный от бессонницы, и прикуривал от своей сигареты. Его стали гнать, чтоб не дымил, и он загасил окурок и вошел в комнату.
– Леха, ты как? – спросил он наполовину раздетого и на три четверти заклеенного друга.
– Я в порядке. Скоро будем облачаться. – Алексей был спокоен, хотя ему в это время что-то привинчивали к шее.
– Ты спал? – снова спросил Николай.
– Как убитый, и во сне видел бывшего настройщика. Он насвистывал блатные песни и фальшивил. Я проснулся от расстройства, а это оказался будильник. Вот так.
Алексей встал с кресла, подвигал руками, поприседал и бросил:
– Нормально! Можно одевать!
На каком-то сооружении ввезли скафандр, похожий на человека, из которого выпустили воздух и вынули кости. Алексей начал облачаться. Одевался он сам, все стояли тут же, но никто не помогал. Это тоже входило в задачу – одеться самостоятельно.
Только в самом конце Алексей попросил:
– Коля, тряхни сзади, чешется!
Николай потряс.
– Спасибо! Ты знаешь, он такой мягкий и легче, чем все прошлые! – А потом добавил шепотом: – Ты, Коля, спокойно, потому что сзади стоит наш дорогой оппонент!
Николай оглянулся и через большое стекло, отделявшее комнату от зала, увидел лысину Борисенко. Тот улыбался и поприветствовал их очень дружелюбно. Оба расхохотались, вспомнив, видимо, позавчерашний разговор, но тоже помахали в ответ.
Наступил самый ответственный момент: надо было навинтить гермошлем, и тоже самому. Снова все отошли и заволновались. Но напрасно, потому что шлем очень легко встал в пазы, и Алексей его намертво закрепил довольно простыми манипуляциями.
Кто-то хлопнул по плечу Николая и восторженно присвистнул:
– Класс!
Алексея провожали к барокамере. Он помахал всем рукой перед металлической дверью-люком, а Борисенке даже отвесил поклон, потом присел, почти до пола, и показал оттопыренный большой – даже очень большой – палец скафандра. А потом вошел внутрь и закрыл за собою дверь. Ее тут же задраили, как люки подводной лодки.
– Внимание! Подъем! – прозвучал голос откуда-то с потолка.
– Готов! – откуда-то издалека сказал голос Алексея. Девушка-лаборантка сказала: «С богом!» – и тихонько перекрестила запертую дверь. Эксперимент начался.
Голос из-под потолка начал отсчет высоты, монотонно и бесстрастно:
– 100 метров, 500 метров, 1000 метров, 1500 метров, 1800, 2000, 3000, 4000, 5000, 6000, 7000. Стоп!
На приборах мелькали стрелки, другие приборы считывали показания датчиков и наносили их на многочисленные ленты. Несколько человек, ‹готовые в любой момент вмешаться, исправить, прекратить наконец, – впились глазами в приборы›.
– Самочувствие отличное, продолжайте подъем. – Голос Алексея был спокоен. – Коля! Все в порядке! Меньше кури, – добавил он.
Теперь и Николай улыбнулся и выбросил очередную сигарету.
А голос с из-под потолка продолжал:
– 10 000, 11 000, 12 000…
Лена ехала в Москву в поезде Рязань – Москва, как всегда с книгой на коленях. Но книгу она не читала, а только смотрела на страницы – и видела черные линейки, потому что думала о своем.
– Я вот уже час смотрю на вас, как вы читаете одну и ту же страницу, – сказал пожилой человек в украинской рубашке и с огромным портфелем. – Что с вами, вам ничем не надо помочь? – Он спросил это просто и искренне, и Лена поэтому так же ответила:
– Нет. Я просто очень беспокоюсь – успею ли к шести часам на Ленинградский проспект. Времени в обрез, а мне очень нужно успеть.
