что-то, спрятанное у нее на теле. Нашла. Улыбнулась. Вытащила какой-то черный извивающийся шнурок.
Комиссар не сразу понял, что это змея.
Не переставая кокетливо улыбаться, Элеонора бросила змею римлянину за тогу и расхохоталась.
И только тут до командира дошло, что случилось. Он начал безумный танец, стараясь освободиться от змеи. Кричал, стонал, орал.
— Поздно, — улыбнулась Элеонора. — Тебе осталось жить совсем чуть-чуть. Я отомстила за Корнелиуса.
Зелоты издали победный вопль. Римляне бросились к ней. Но Элеонора достала из-под одежды вторую змею.
—Ну, кто еще хочет попробовать? Римляне встали.
—Гершен, — сказала Элеонора, — мне осталось жить мгновения. Помни, ты должен найти настоящего Иисуса и отдать ему Весть. Ты должен узнать Истину. Твой непонятный, но всемогущий Бог, которому ты так странно молился в яме, поможет тебе. Он спас тебя от гадов. Он поможет тебе и впредь. Когда ты встретишь Его, не забудь спросить, почему Элеонора и Весть были столь связаны. Ты спросишь?
Гард стоял, сглатывая слезы. Сил отвечать не было, и он только кивнул головой.
—Хорошо, — улыбнулась Элеонора. — А то, что я буду там, — она показала на небо, — а ты тут, неважно. Мне почему-то кажется, что там все слышно... И видно... Это все одно: там, тут... Как один дом с разными комнатами.
Римляне и зелоты стояли молча, не шелохнувшись. Они понимали: эта красивая женщина говорит последние слова в своей жизни, ей нельзя мешать.
Элеонора говорила все тише. Казалось, жизнь уходит из нее не сразу, а постепенно. Видимо, жизнь хотела дать ей возможность договорить.
—Ты, Гершен, хороший человек. И я полюбила бы тебя. И я принесла бы тебе счастье. И у нас были бы хорошие дети, красивые и умные. Но я люблю другого, и Корнелиус ждет меня в области, находящейся между смертью и покоем. Он не может уйти в покой без меня. Поэтому я иду к нему. Но я иду к нему, сумев отомстить...
Элеонора улыбнулась и начала медленно оседать.
Никто не бросился поддержать ее.
Она упала и закрыла глаза. Казалось, девушка спит.
Змея поползла по ее телу, по ее груди, доползла до горла и, свернувшись, затихла, положив свою маленькую головку Элеоноре на подбородок.
Раздался дикий крик, забился в смертельной агонии отравленный змеей римлянин.
Люди стояли, глядя то на Элеонору, то на своего командира. Люди привыкли к смерти, и сама по себе она не вызывала уже никаких чувств: ни страха, ни отвращения, ни поклонения.
Но люди понимали: эти две смерти — особенные. В них есть какой-то странный, но глубокий смысл. И они пытались этот смысл осознать.
И тут Гарду показалось, что кто-то сказал ему:
—Беги!
Это был странный голос — то ли снаружи, то ли прямо изнутри Гарда. Голос требовал: - Беги!
Гард сделал шаг назад, потом еще один.
На него никто не обращал внимания. Все смотрели на умерших людей.
Гард сделал еще шаг назад, еще. И побежал через редкий лес.
Поняв, что его никто не преследует, Гард сел на камень и попытался задуматься над тем, что ему делать дальше.
Но сосредоточиться мешала одна навязчивая и неприятная мысль: отчего-то так получалось, что все люди, с которыми он встречался в этом странном времени, погибали? Он давно понял, что сеет вокруг себя смерть. Каждый, кто встречался с ним, почему-то погибал.
Это было странно. Ведь это он — человек из будущего — лишний в этом времени. Но именно он оставался жить. А жители этого века погибали один за другим.
Отчего?
Во всяком случае, комиссару стало очевидно: ни с кем больше в этом мире он дружить не должен. Хватит.
Конечно, это мистика, бред, не достойный человека XXI века, но очевидно, что на комиссаре лежит проклятье. Этого не может быть. Но это есть. Гард больше не станет отдавать в руки смерти своих друзей.
Элеонору было ужасно жаль. До слез, которые он зачем-то пытался сдерживать. Гард понял, что если все-таки вернется на Землю, то там, в будущем, будет теперь до конца дней своих искать женщину, похожую на Элеонору.
Но есть ли в будущем такие женщины? В этом комиссар совсем не был убежден.
Мысли о будущем возвратили Гарда к реальности. Может быть, он, конечно, это придумал, шагая в одиночестве по пустыне: чтобы вернуться на Землю, нужно найти Истину. Но иного способа возвращения все равно не было, и дел других, кроме как найти Иисуса и вручить ему Весть, не было также.
Значит, надо думать над тем, где отыскать настоящего Иисуса.
Варавва арестован. Если верить Библии, — а Гард все больше убеждался, что верить этой Книге надо, — Понтий Пилат скоро продемонстрирует народу Варавву и Иисуса. Народ потребует отпустить Варавву, а про Иисуса будет кричать: «Распни его! Распни!»
Судя по всему, Иисус арестован. Или будет арестован в самое ближайшее время. Надо идти во дворец Пилата. Не зря же возникло у Гарда ощущение, что с Понтием Пилатом они еще увидятся и у них произойдет важный разговор?
Потом во дворце есть Александр, он поможет...
Черт, комиссар забыл про проклятье... К Александру страшно обращаться, вдруг он — тоже...
Или это все-таки случайные совпадения? Только очень уж их много. Как же так получилось, что комиссар стал человеком, сеющим смерть?
Все. Хватит. Бестолковые, пустые мысли. Надо идти в вечный город Иерусалим и искать там дворец Пилата.
Надо подчиниться жизни. Стать травинкой, плывущей по ручью. Жизнь мудрее нас. Что сами не решим, она подскажет.
Комиссар поднялся.
Ну и где тут у вас Иерусалим? Куда идти?
Куда-нибудь. И у первого встречного спросить:
— Где тут у вас Иерусалим?
Город большой, знаменитый. Подскажут.
Появилась цель, появился смысл, настроение сразу улучшилось.
Правда, мысли об Элеоноре... Ее глаза... Волосы...
Не думать. Не думать. Не думать.
Шагать. Шагать. Шагать.
Однако Гард успел сделать лишь два шага, как раздался щелчок, и что-то ударило его по ноге.
Особой боли Гард не почувствовал, но понял, что дальше двигаться не может: он попал в капкан.
Капкан маленький, самодельный. Две деревяшки, привязанные к дереву, держали его ногу.
Вырваться из такого капкана было нетрудно. Комиссар нагнулся, чтобы освободить ноги из плена.
И тут же сверху на него упала сеть.
Мгновение — и концы сети оказались связанными у пояса.
Руки оказались в плену сети, ноги — в плену капкана.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Сеть давала возможность распрямиться.
Комиссар огляделся и заметил маленького, похожего на гнома человека, с взлохмаченной седой головой и безумным взглядом.
— Ха-ха! — закричал человечек. — Попался! Думаешь, мне не скучно тут? Мне скучно тут. Кто ко мне придет? Никто ко мне не придет. Как я гостя найду? Поймаю! Домой отведу.
— Ты кто такой? — спросил Гард, пытаясь одновременно освободить руки.
— Кто я такой?
Человечку явно нравилось самому себя спрашивать и самому себе отвечать.
Уже потом комиссар понял, что это был признак одиночества: человек привык разговаривать с самим собой, потому что больше поговорить ему было не с кем.
— Я — человек, — ответил сам себе седой гном и тут же спросил Гарда: — А ты кто такой?
— Гершен, — ответил Гард, постепенно понимая, что сетка весьма прочная и выпутаться из нее не удастся.
Человечек расхохотался:
— Ты — Гершен, а я — человек. Смешно, правда? А в тебе что главное: что ты — человек, или что ты — Гершен? Что? Что? — щебетал человечек.
Чего Гарду сейчас совсем не хотелось, так это вступать в философские разговоры. Поэтому он решил промолчать.
Человечек, впрочем, и не ждал ответа. Он продолжал щебетать:
— В гости ко мне пойдешь? Пойдешь. Я тебя покормлю, я тебе погадаю. На зернах тебе кто-нибудь гадал? Никто тебе на зернах не гадал. Я погадаю. Покормлю — погадаю. Погадаю-покормлю.
«А что? — подумал Гард. — Ну, предположим, я сейчас убегу. И — куда? Этот гномик вроде не агрессивный. Сумасшедший, правда: гостей таким странным образом отлавливает. А кто в этой стране нормальный? Нет, надо пойти к нему. Поесть. А потом он объяснит мне, где Иерусалим».
— Ты знаешь, где находится Иерусалим? — спросил Гард.
— Все знают, где находится Иерусалим, — мгновенно ответил человечек.
— А ты что, всех гостей к себе капканами и сетью завлекаешь?
— Если б я тебя встретил на дороге и в гости позвал, ты бы пошел? Не пошел. Сеть зачем? Чтобы ты подумал. Постоял, подумал. Для этого сеть. И капкан. Капкан больный? Нет, не больный такой капкан. Смешной. Пальцы сломал тебе? Нет, пальцы тебе не сломал. Зато ты подумал. Просто так подумал? Нет. Подумал — решил. И что решил? Пойдешь ко
мне в гости? А то никто не ходит ко мне. Один живу. Приходится в капкан ловить. И в сеть.
Человечек говорил, ни на секунду не останавливаясь.
А тут вдруг замер на месте, посмотрел на комиссара пристально и серьезно.
— Так что? Надумал? В гости ко мне пойдешь? Гард вздохнул:
— Освобождай меня. Не убегу.
По дороге Гард все-таки решил познакомиться с человечком, чтобы знать, как того называть.
Но, оказалось, что имени у человека-гномика нет.
— Имена — зачем? — тараторил гномик, снизу поглядывая на комиссара. — Чтобы в мире не потеряться. А когда один живешь, как потеряться? Никак не потеряться. Зачем мне имя? Я живу один, на свободе. На свободе зачем имена? У льва — какое имя? У птицы? Зачем имена? Зачем? Объясни.
— Для порядка, — буркнул Гард. Человечек даже остановился от изумления.
— Это ты называешь порядком? Ну хорошо. Тебе так
