язык слегка пощелкивал по губам.
— Может, мне убрать руку? — спросила она задумчиво. — Ты, кажется, даже не замечаешь, что она там, Марк.
Меня удивила натянутость моего голоса.
— Я замечаю.
Она улыбнулась, ее зубы сжались, ладонь нежно и медленно погладила мое бедро. Энн потянулась за сумкой, вытащила ручку и обрывок бумаги. Во рту у меня появился привкус ваты. Она взглянула на меня из- под длинных ресниц и тихо сказала:
— Вот-вот! Я догадывалась, что ты ее замечаешь.
А потом нежно добавила:
— Теперь смотри. Здесь сидели папа, Глэдис и я, здесь был Артур в длинном нижнем белье. Тут — мистер Ганнибал, папин адвокат и друг нашей семьи. Рядом был мисс Стюарт. Здесь находились Питер Саулт и Эйла Вайчек. Он художник, а она его модель. Боюсь, тебе она понравится.
Не переставая говорить, Энн быстро рисовала на бумаге схему.
— А почему она мне понравится?
— Потому что она просто прелесть. Разве тебе не нравятся прелестные дамы?
— Нравятся, но…
— Я тоже прелесть, однако она подходит тебе больше. Думаю, ты назовешь ее сексуальной. Такая, знаешь, сластолюбивая — еще больше, чем я.
Она помолчала и добавила:
— Хотя она немного глупа.
— О-о, тогда я уверен, что она мне понравится. Но, возможно, я не придусь ей по душе.
Энн придвинула рисунок ко мне.
— Если это произойдет, ты тут же все узнаешь.
Она усмехнулась.
— Если ты ей понравишься, то тоже узнаешь об этом. Правда, Эйле не хватает уравновешенности.
Энн улыбалась и говорила так, словно хотела подействовать на мое воображение.
— Впрочем, возможно, увидя ее без одежды, ты не согласишься со мной. И, наверное, тебе это понравится.
Я не знал, что сказать.
— Ты никогда не встречал Эйлу, — продолжала она. — Тебе трудно представить, как она выглядит обнаженной.
Энн приумолкла, а затем прошептала:
— Но ты можешь представить меня, правда, Марк?
В этом и состояла вся проблема. Я уже видел ее голой.
— Ну, попытайся, Марк, — просила она. — Посмотри на меня и представь себе это.
Она отодвинулась от меня и прислонилась к стене кабинки.
— Прямо сейчас, Марк.
Я взглянул на нее, на мягкие выпуклости и изгибы тела под шерстяной тканью. И тут я вспомнил о Глэдис и Джее, с трудом заставил отвести взгляд и виновато признался:
— Ради Христа, Энн, дай парню шанс. Притормози и скажи, почему ты думаешь, что я буду встречаться с Эйлой? Или с кем-то еще?
Она вздохнула, пожала плечами и выпрямилась.
— Да просто так, — наконец ответила она, и ее голос немного поскучнел. — Ты расспрашивал Глэдис о папе и вечеринке. Ты изводишь вопросами меня. Теперь этот папин попугай. Когда ты расстанешься со мной, то, конечно, пойдешь к тем, кто был у нас в тот вечер — возможно, чтобы выяснить, кто из нас лжет, Глэдис или я. Разве не так? Ты же детектив.
— Да, но…
— Я с удовольствием тебе помогу. Хочешь кое-что интересное?
— Ну…
— Когда ты встретишься с Питером Саултом, представься ему как художник. Не исключено, что он продемонстрирует тебе свои картины.
Энн указала на список.
— Тут имена и все адреса, которые я знаю.
— А его картины… Они хорошие?
— Они просто умора. Он предпочитает обнаженные тела.
Обнаженные? Ну что же, мне тоже нравятся обнаженные тела.
— Знаешь, — сказал я, — мне когда приходилось заниматься живописью в свободное время.
Она допила остатки напитка.
— Давай еще?
— Нет. Мне надо поговорить с гипнотизером.
— Да ладно тебе, Марк, — произнесла она серьезно. — Мне хочется выпить. И я не хочу, чтобы ты уходил. Ну, пожалуйста.
В ее голосе угадывалась небольшая фальшь. Я с любопытством взглянул на нее.
— Что происходит, Энн? Ты знаешь, что мне надо работать и мы не можем остаться здесь на весь вечер.
Я усмехнулся и осмотрелся.
— И уж точно не в этом месте. По-моему, мы из него уже выросли, а?
Она не ответила на улыбку и равнодушно сказала:
— Это хороший бар. Я чувствую себя здесь, как дома.
— Ты? Но неужели…
Она перебила меня.
— Не в этом смысле, нет.
Секунду Энн колебалась, потом придвинулась ко мне, и ее бедро прижалось к моему. Она скрестила руки на коленях и бросила на меня быстрый взгляд. Еще до того, как она заговорила, я знал, что Энн начнет рассказывать о себе, и мне вдруг не захотелось слушать ее. Но она смотрела прямо в мой рот и торопливо продолжала.
— Тут все немного сумасшедшие — вот почему здесь я чувствую себя, как дома. Видишь того небольшого мужчину в кабинке напротив?
Я даже не взглянул. Этого парня я и так отметил. Пока мы с Энн потягивали свою порцию, официант сделал к его столику три подхода.
— Он очень странный, и это ему не по душе. Возможно, он ощущает себя виноватым. Но, кроме всего прочего, он буйный алкоголик. С ним хорошо до первой рюмки, а потом, увы, все меняется. Но он мне нравится. И я ему тоже нравлюсь.
Я нахмурился, по-прежнему не понимая ее, и она, прижавшись ко мне еще ближе, пояснила смысл своих слов прикосновением ладоней и движениями тела.
— Давай еще по одной. Только для меня что-нибудь послабее. А себе покрепче.
Она была немного навеселе, но ее действия казались настолько странными, что девочка почти пугала меня. Эта жаркая настойчивость ее слов и движения, которые говорили сами за себя… Она была молодой, горячей, милой, и я все чаще думал о ней как о женщине, а не как о дочери моего приятеля.
Но я и так слишком сильно слился с семейством Вэзеров. Теперь мне начинала нравиться Энн, а я не хотел впутываться в их семейные дела еще больше.
— Мы просто беседуем, Энн. Я провожу тебя домой.
Она покачала головой, но пошла за мной, когда я выскользнул из кабинки и направился к выходу. Когда мы выходили, пианист провел длинными белыми пальцами по клавишам и мягко вздохнул в микрофон.
Энн всю дорогу жалась на сидении. Она закрыла глаза, скрестила руки на груди и как будто обнимала себя. Я посмотрел на нее и увидел, что ее бедра слегка дрожат и извиваются. Ее глаза оставались
