Они сделали на аэрокаре круг и собрали ранее установленные ими передающие камеры, а затем набрали высоту и повернули на юг, в сторону горной цепи Водораздела, которая, словно поперечина буквы «Н», протянулась между грядой Западного побережья и Восточными Кордильерами. Очевидно, Пушистики нечасто пересекали эту цепь. Язык северных Пушистиков хоть и был понятен, но заметно отличался от того, на каком говорили в лагере. По-видимому, новость о небывалом количестве затки сюда еще не дошла.
Они говорили обо всем этом, направляясь на юг на высоте пяти тысяч футов. Внизу проплывали подножия скал. Они наметили место для постоянного лагеря, чтобы поближе познакомиться с этими Пушистиками, подружиться с ними, дать им игрушки и оружие, побольше думать о них. Конечно, это будет только в том случае, если позволит бюджет комиссии по местным делам.
Затем они поспорили, решая, остаться ли им здесь на несколько дней или вернуться в лагерь.
— Я думаю, нам лучше вернуться, — с некоторым сожалением сказал Джек. — Мы прилетим сюда через неделю. Я хочу сам посмотреть, что там творится.
— Если там что-нибудь случится, они вызовут нас.
— Я знаю. Однако думаю, что все же лучше вернуться. Давай пересечем перевал и где-нибудь на той стороне разобьем лагерь, а завтра утром двинемся дальше.
— О'кей. Биззо, — Герд повернул аэрокар немного влево. — Мы дойдем до истока этой реки и там пересечем перевал.
Река несла свои воды через широкую долину. По мере того, как они приближались к истоку, ее берега сужались, а течение становилось быстрее. Наконец они приблизились к месту, где пенистый горный поток вырывался из каньона, врезавшеюся в основание горного перевала. Герд опустил кар на несколько сот футов и, снизив скорость, вошел в каньон. Он был нешироким. По обеим сторонам потока тянулись песчаные пляжи. Деревья почти на фут поднимались на крутой откос, а выше, на голых скалах, можно было видеть только гранит и выветренный песчаник. На высоте пары сотен футов тянулся слой серого, почти не обветренного кремня.
— Герд, — сказал Джек, — возьми немного вверх и поближе к стене каньона. — Он передвинулся на сиденье и достал бинокль. — Я хочу поближе взглянуть на это.
— Зачем тебе? — спросил Герд, но внезапная мысль пришла ему в голову. — Ты думаешь, что здесь…
— Кремень — спутник солнечного камня, — Джек, казалось, не был доволен этим обстоятельством. — Вон сзади небольшой уступ. Сядем там. Я хочу посмотреть, что это такое.
Уступ, на котором еле-еле умещался кар, был покрыт тонким слоем земли. На нем, зацепившись корнями, росло несколько небольших деревьев и редкий кустарник. Отвесная поверхность серого кремня поднималась над ним примерно на сотню футов. У них не было подрывных зарядов, но в ящике для инструмента лежали микролучевой сканер и вибромолот. Приступив к работе, они разбивали и сканировали кремень, и через пару часов у них уже было два солнечных камня. Неправильной формы шар примерно семи-восьми миллиметров и эллипсоид вдвое больше первого камня. Когда Джек подержал их над горячей чашечкой своей трубки, они запылали.
— Джек, сколько они могут стоить?
— Не знаю. За один большой камень скупщики драгоценностей, вероятно, могут дать от шестисот до восьмисот солей. На земле он будет стоить две с половиной тысячи. Но посмотри вокруг. Толщина этого слоя триста футов. Он проходит вдоль всего каньона, примерно десять-пятнадцать миль, да еще на другой стороне такой же слой, — он выколотил трубку, продул ее и положил в карман. — И это все принадлежит Пушистикам.
Герд улыбнулся, но затем нахмурился. Резервация Пушистиков была утверждена декретом. Пушистики владели землей и всем, что в ней находится, а правительство и комиссия по местным делам являлись только опекунами. Вдруг он засмеялся.
— Джек, но Пушистики не могут добывать солнечные камни, а если и могут, то что они с ними будут делать?
— Не могут. Но это их страна. Они здесь родились и имеют полное право здесь жить. Разве мы можем их отсюда выгнать? Им принадлежит земля, солнечные камни и все остальное.
— Но, Джек… — Герд посмотрел на стены каньона, на серый камень. Как уже сказал Джек, этот слой тянулся на мили. Даже если допустить, что на десять кубических футов кремня приходится один солнечный камень, и учесть огромный труд, затраченный на его добывание… — Ты хочешь, чтобы несколько Пушистиков бегали здесь, гоняли глупышей, а камни так и оставались в земле? — Эта мысль ужаснула его. — Но они даже не знают, что здесь их резервация.
— Они знают, что здесь их дом. Герд, подобное уже случалось на других планетах класса четыре, на которых появлялись люди. Мы давали аборигенам резервацию, мы говорили, что эта земля всегда будет принадлежать им, слово чести землян. Затем мы находили там что-нибудь ценное. На Локи — золото, на Торе — платину на Хоторе — ванадий и вольфрам, на Уггдрасиле — нитраты, на Джими — уран. Аборигенов отправляли в другую резервацию, потом в следующую и так далее. Мы не станем так поступать с Пушистиками.
— Что ты предлагаешь? Сохранить это в тайне? Если ты этого хочешь, забросим камни в речку и забудем о них. Но как гарантировать, что этот слой не увидит кто-нибудь другой?
— Мы не допустим сюда других людей. Я думаю, десантники Пейна и Защитные силы Джорджа Ланта справятся с этим. Джорджу я могу доверять, а вот Пейна хотелось бы узнать поближе. Их подчиненным я вообще не могу этого доверить.
— Рано или поздно кто-нибудь пролетит этим каньоном и все пойдет насмарку. Что будет потом, ты знаешь и сам, — он задумался. — Ты расскажешь об этом Бену Рейнсфорду?
— Лучше бы ты не спрашивал, Герд, — Джек вертел в руках трубку и кисет с табаком. — Наверное, расскажу. Отдам ему эти камни, они собственность правительства. Ну, биззо, летим прямо к лагерю. — Он посмотрел на солнце. — Через три часа будем там. Завтра я отправляюсь в Мэллори-Порт.
— Доктор Джименз, я боюсь поверить этому, — сказал Эрнст Мейлин. — Если бы это было правдой, было бы просто удивительно. Вы уверены в этом?
— Теперь мы все уверены, что вырабатываемые Пушистиками гормоны пагубно влияют на нормальное эмбриональное развитие, — сказал Юан Джименз с экрана. — Теперь мы уверены, что хокфусин нейтрализует эти гормоны. Крис Хоенвельд, увидев, что творится в пробирке, задумался, нужен он здесь или нет. К тому же хокфусин, кажется, оказывает тормозящий эффект на секрецию желез, вырабатывающих эти гормоны. До того, как родятся младенцы от матерей, зачавших их после того, как они начали есть Рацион- три, осталось четыре-пять месяцев. Конечно, мы могли бы подождать, пока родятся дети в семьях, которым мы начали давать ежедневные дозы чистого хокфусина. Но мне кажется, что уже первые роды принесут нам уверенность.
— Доктор Джименз, как ваши люди обнаружили это?
— Предчувствие, — молодой человек улыбнулся. — Предчувствие девушки из лаборатории доктора Хоенвельда, Шарлотты Тресса. — Улыбка переросла в явный смех. — Хоенвельд просто взбешен. Нет теоретической базы, слишком много предположений. Вы знаете, как он говорит. Он допускает верность результатов, тем более, что они были продублированы, но он отвергает все ее рассуждения.
Он это может. Ян Кристиан Хоенвельд привык все делать по порядку, шаг за шагом: от А к Б, потом к В и Г, но если кто-то внезапно прыгал сразу на С или Т, а потом на Я — это было неправильно. К своей чести, Эрнст Мейлин уважал предчувствия. Он знал, как много умственной активности уходит на то, чтобы вытащить из подсознания нужную мысль. Единственное, о чем он сожалел, это то, что у него самого было не так уж много хороших предчувствий.
— Ну, и как же она рассуждала? — спросил он. — Или это было чистой интуицией?
— Ну, она решила, что хокфусин может нейтрализовать гормоны, и это была отправная точка ее работы, — сказал Джименз. — Она пришла к этому выводу, узнав, что все без исключения Пушистики едят много сухопутных креветок. Это их расовая особенность. Правильно?
— Да, мы более или менее уверенно можем это утверждать. А еще лучше сказать — инстинкт.
— И все Пушистики, которых мы знаем, любят Рацион-три. Попробовав его однажды, они едят это блюдо при каждом удобном случае. Любой человек может отличить по вкусу один сорт табака или кофе от
