понравилось, и воевода стражнику золотое обручье пожаловал…
— Вот оно, обручье. — Ридигер протянул наместнику Леса сверкающий витой браслет. Спарк принял, некоторое время подержал в руках, потом вернул:
— Забери. Видеть его не могу. Глант…
— Что?
— Глант, Неслав, Ярмат, Ингольм, Арьен… Хлопи… Парай… Аварг… Теперь вот еще и Берт.
— Так я ж…
— Да ты-то все правильно сделал. Видно, тогда за мной все-таки хвост был. Перед племянником стыдно. Тебя не накажут?
Ридигер мотнул головой:
— Пока князь под городом стоит, Ратуше не до нас, мелкотравчатых.
— А далеко стоит?
— Точно на южной дороге первый лагерь, на северной — второй, а третьего со стен не видать, гдето к Финьтену… Первый лагерь тут за рощицей, почти рядом. Пять пальцев ходу, если конь хороший.
Спарк огляделся. Они разговаривали в веселом, светлом осеннем перелеске, где-то полдня пути от стен ГадГорода к югу, на пустом насквозь Тракте. ГадГород оттянул всех ратников на стены; а хуторяне степного края, учуяв войну, принялись закапывать зерно. И первым же делом позакладывали наглухо ворота, превратив П-образные хутора в настоящие крепости. На восток от перелеска открывалась холмистая степь, усыпанная темными домиками-веснушками. Хлеб давно убрали; до озимых было далеко. Земля светилась серебристой ковыльной изнанкой. Пашни ржавели сорнякомскороспелкой, шерстились пшеничной стерней — еще золотой, пока дожди не пошли. Желтые, красные и винноцветные перелески кудрявыми овечками разбрелись по окоему, под чистейшим синим небом; и так славно было сидеть на теплом пригорке, спиной в бугристый сосновый ствол! И ни о чем, совсем ни о чем не думать…
— Еще что видел?
— Послы княжеские из Ратуши выходили со старшиной городской… ну как знаешь, когда ватага из кабака валит. Ругаются и грызутся; а кто чужой подступи — сразу друг за друга горой. Думаю, сговорились. На юг пойдут. И скоро, пока Золотой Ветер держится. До Теней и Туманов решится все…
Помолчали. Спарк проследил полет паучка на белесой нитке — точь-в-точь зыбкая судьба человеческая. Вздохнул:
— Земля берет, в Воду уходят, Воздух уносит, а Огонь удостаивает… Берт, стало быть, удостоился… А родичей его не потянули к ответу? Дочку там, племянников, или деревенскую родню?
Ридигер сокрушенно покачал головой:
— Чего не знаю, того не знаю. Прости.
— Я тебе и так должен, — Опоясанный поднялся и пошел к опушке, поддал ногой листья — золотые, золотые, золотые! Как вся осень вокруг, как проклятое обручье.
А время такое. Время Золотого Ветра. Ровно десять осеней назад Игнат стоял на холме перед Трактом…
Опоясанный хлопнул Ридигера по плечу:
— Деньги найдешь, где обычно. К нам больше не суйся, оставляй только знаки, где уговорено…
Лазутчик услышал между слов: «Тебя еще потерять не хватало!», а Спарк продолжил обычным голосом:
— Ну, езжай!
— Езжай. Следующий!
— Дык, это…
Над телегой нависает чудовище. Тело звериное, на четырех лапах. Вместо шерсти — перья. Громадное такое чудовище, черно-пестрое.
Телеги, конные и пешие струятся в узкое горлышко. Дорога старательно перекопана, оставлен только извилистый проезд на одну тележку ровно. Большие упряжки распрягают, а телеги прокатывают на руках или веревками. Ломовые, которые одной лошадью не вытянешь, приходится разгружать. Перелески по обе стороны дороги усажены заостренными кольями, завалены сухостоем. Каждому видно, что сухостой сюда старательно стаскивали со всей округи: чтобы пост нельзя было объехать.
А на посту и вокруг полно волков — с хорошего теленка ростом; таких тут отродясь не видали. И, вдобавок эти самые пернатые чудовища. Которые, вдобавок ко всему, еще и летают. Несмотря на то, что стоящий человек едва-едва дотянется рукой до холки; а уж до мощного, чисто птичьего, клюва — и в прыжке достанет не всякий. И такое вот чудо, глазами с зимнюю шапку величиной, рассматривает лежащих на телеге пятерых мужиков. Едут на заручины куда-то «до кума, во-он там, за лесом, на большак, ваше- ство». И, по всему видать, отмечать заручины начали загодя.
Непонятно, кого или что ищут странные существа. Старший княжеский гонец только и молится в мыслях, чтоб не их. Чтоб приняли за селян. Потому что совсем рядом с дорогой на колья насажены три головы в знакомых шлемах. Точно такие шлемы гонцы оставили в деревне, приказав старосте спрятать их понадежней, и посулив, в случае удачи, не требовать дорогой доспех обратно. Старший прикрывает глаза, поворачивается на сене, устраиваясь поудобней. Опускает ладонь на рукоятку меча, засунутого к самому дну телеги. Успокаивается: чудовище, шумно обнюхав телегу, отваливает в сторону. Разевает клюв и скрипит совсем по-человечески:
— Езжай. Следующий!
Телега медленно выкатывается на чистую дорогу. Конь совсем не испуган, хотя волков вокруг множество. Староста дергает вожжи окаменевшими руками. Навстречу — никого. Гонцы осторожно ворочаются в сене, все еще не веря собственному счастью. Вырвались! Удалось обмануть! И уже прикидывают, сколько золота за сведения о диковинных существах отвалит князь.
— Князь готовит удар на Тракт…
Великий Маг опустил свиток на стол. Прошелся к верстаку и обратно, по щиколотку утопая в золотистых пахучих стружках. Лучший предсказатель Леса — ежик Дилин — погружался в деревянное море по пояс. Чтобы ходить в мастерской, ему приходилось грести обеими руками, точь-в-точь как плыть.
— Стружек — немеряно, — вздохнул старый Сеговит, начальствующий над изготовлением приборов, магических и чертежных инструментов. — Матрасы набиваем. Придумай, что с ними делать — озолотимся.
Великий Маг Огня — Скорастадир — нетерпливо стряхнул вездесущие желтые кудряшки с алой мантии:
— По времени как-то уж очень точно с Болотным Королем совпало, не находишь? Те с севера, а Владыка Грязи с юга, от болот на запад. По карте — налево и вверх. Точно к Излучине выйдет. Пустоземье мог Князю обещать за помощь. А ГадГород просто под руку попался…
Сеговит переступил по желтому ковру:
— Знаешь, я думаю вот… Мы, маги, живем долго. Судя по нашим архивам и записям, Владыка Грязи вовсе бессмертен.
— И что же?
— Да что! — всплеснул обеими руками дед, — И не тошнит же его, сволочь туманную, воевать и воевать и воевать! За то время, что он живет, на наших северных окраинах Финтьенская империя успела родиться, прославиться, сгнить и рассыпаться; от нее одна столица осталась. Княжество поднялось из деревушки в предгорьях. ГадГород из кучки хаток на болоте до купеческой столицы разросся. А эта сволочь знай себе зверье плодит да к нам тучами выгоняет — вот и вся его жизнь, на что потрачена?
Скорастадир фыркнул, выругался и ушел. За ним из мастерской выбрался ворчащий Сеговит. Дилину наскучило плавать в стружках, и он поднял себя заклинанием — солнечные барашки шлейфом посыпались с серых иголок.
— У Скора теперь жена, — Доврефьель забрал ухоженную бороду в горсть. — У Сеговита его железки. Вот скажи, Дилин: зачем отмерять такие маленькие промежутки времени, что ты их даже заметить не успеваешь? Для чего их считать? Сеговит все над часами бьется, чтоб совсем мелкие части дня отсчитывали… Слушать невозможно: так-так-так-так… и так все время, представляешь?!
Дилин хмыкнул. Полетал туда-сюда, лавируя между лучей утренного солнца, и стараясь не поворачиваться лицом к слепяще-белым окнам. Со вздохом сожаления убрал левитацию и мячиком
