— Июнь, июль, август…
— Не-е, все-таки это писатели!
Опять две улыбки. На полградуса теплее прежних. Во сне окончательно победил ноябрь: деревья сделались серыми, а палая листва черно-рыжей, серо-сиреневой. Проводник опустил глаза:
— Виноват. Погорячился. Не вздумай там и правда… уходить.
Сергей зябко передернулся. Стряхнул первые снежинки с рукава. Пожал плечами:
— Нэ гарачыс, дарагой. Нэ нада, — и прибавил серьезно:
— Наш мир ужасен только по меркам вашего.
— Ваш… мир?!! Нашего?! А я не на Земле родился, что ли?!!
— Окстись, чадо, а то паникадилом огрею. Какой же ты после всего этого — наш?!!!
— Наше время, Спарк. Подымайся! — атаман стучит в подошву рукояткой ножа. Игнат садится на спальнике, протирает глаза. Костер едва тлеет: слабый жар от вчерашних углей, зато ни дыма, ни треска.
Отроги хребта расходятся широко, и сейчас в этом растворе поднимается красное солнце. Рикард зевает во все горло. Ратин чистит нового коня: могучего и страшного даже на вид ардавира редкой золотистой масти. Майс заливисто храпит справа от наместника, и тот беззлобно тянет соседа за нос:
— Вставай, вояка. Пора.
Перелесок молчит. Утренняя серая дымка. Зверье уходит за перевалы. Целое лето охотники прочесывали округу в поисках мяса. Иногда встречали таких же, как они. Однажды — разбойников. И семь то ли восемь раз — княжеских лазутчиков. Их интерес к распадку Рикард Олаус считывал чуть не за пять шагов. Не помогало искусное перевоплощение в смолокуров, охотников или лесорубов.
Вот с первыми лучами затенькали птицы. Клесты, вполне привычного вида синицы. Серые, как окружающий кустарник, земянки. Далеко справа — у болотины — провыл водяной бычок. Обычно они к зиме улетают. А здесь, наверное, теплый распадок.
Спарк поднялся, растер лицо и уши. Майс проснулся тоже. Усатый маг присел у костра, выплеснул из фляжки в котелок знакомый едкий состав. Добавил воды из бурдюка. Теперь уж все проснутся: запах крепче кофейного, а по едкости — куда там перцу. Вон, даже кони зафыркали.
Перекусили вчерашним мясом. Спарк легонько пожалел о съеденных пирогах. После завтрака разделились: Майс и Ратин повели вьючных лошадей с несколькими полутушами в лагерь. Наместник и Олаус заседлали своих, свернули спальники, и шагом поехали к следующему перелеску, где рассчитывали встретить остановившихся на желудях кабанов. Нападать на стадо верхом они не собирались; а вот засесть Рикарду высоко в ветвях, изготовив тугой лук, и чтоб Спарк с противоположной стороны пошумел, помахал факелом, погнал зверя под выстрел — глядишь, пятьшесть жирных осенних поросят попадет в коптильню.
До перелеска оставался еще изрядный кусок. Охотники ехали почти в открытую, и даже позволяли себе негромко переброситься парой слов.
— А не боишься, что останешься там? — вдруг спросил Рикард.
— В ежевичнике? — тихо уточнил наместник, — Конь, думаешь, оступится, или кабан затопчет?
Олаус помотал головой:
— Нет. Смотри: пустит тебя госпожа к Земле, а потом ворота закроет, и ты там останешься. А мы здесь.
Игнат помолчал. Тут никто ничего не мог поделать. Как Висенна пожелает, так оно и будет. Поежился:
— Думаю, к середине зимы, надо за девушкой ехать. Поможешь?
Рикард внезапно натянул поводья, и Спарк встревоженно рванул меч из ножен, обшаривая глазами серую полоску леса далеко впереди.
— Ратина с собой брать не надо, — твердо сказал усатый маг. — Не хочу, чтобы между вами стояла женщина.
Наместник вздохнул. Если б тогда северо-восточному Судье не перебили ребра урскунским лезвием… Сватался ведь — да за покалеченного не отдали.
— К весне храм будет готов, — произнес Игнат, поднимая лицо в сиренево-золотое небо.
— Ты бы хотел сохранить все, — кивнул Рикард, — И город, и друга, и княжну.
— Думаешь, любит?
— Атаман — безусловно.
Спарк убрал клинок и снова двинул коня шагом. Рикард поехал следом.
— А девушка?
— Ей на самом деле не нравятся воины, — усатый маг пожал плечами, — Она как будто ищет чтото в людях. Найдет в тебе — будете счастливы. Нет — не удержишь…
— Атаман уедет, когда я отправлюсь, так?
— Он просил не говорить.
— Так ты же и не сказал… А слушай, Рик… Вот я — что я к ней чувствую?
Олаус опять остановил белого. Перемолчал.
— Ты хочешь, чтобы я твой груз на себя положил… — выдохнул усатый колдун, — Злись или не злись, а я тебе не отвечу.
Спарк почесал затылок:
— Ты прав. Ладно. Надо сделать так, чтобы мы Ратина отпустили, как сокола в небо, а не чтобы ему самому пришлось ночью уезжать, как нашкодившему коту… Спорим, ты для того и проболтался сегодня?
Рикард подмигнул:
— Что гадать? Договорим… позже. Лошадок отведем в ту ложбину. Кабаны вон, в подлеске. Видишь, ветки болтаются? Ты зайди справа, и гони их по ветру, как свистну. А я вон там сяду, дуб какой здоровый…
Игнат улыбнулся в ответ:
— Лишнего там не отстрели, колдунское отродье. А то зачем я потом буду нужен девушке?
Девушки сидели на резной скамье с высокой перекидной спинкой. Расторопные служанки выставляли перед ними на круглый столик золотые кубки; расписанные морозным узором стеклянные бокалы; чеканные серебрянные блюда — словно не две сестры увиделись, а десяток.
Младшая сестра уже похвасталась Алиенор и мужем, и первым сыном, и последним подарком — зелеными сапожками с речным жемчугом. Старшая уже пожаловалась. Теперь обе ждали, пока служанки внесут варенье с печеньем, и оставят подруг наедине.
Обычно сестры подругами не бывают. Соперницами — запросто. Но тут Алиенор тоже повезло: младшую выдали замуж после того, как старшая к жениху отъехала. Кто ж предвидеть мог, что Алиенор по дороге сбежит! Вышло так, что младшая за хорошим мужем, а старшей никого не досталось. Нечему оказалось завидовать.
Так что сестры мирно сидели за пряниками, пили мед подогретый. И молчали. Потому как обе понимали, что отцовы люди, скорее всего, слушают.
— Сама-то чего хочешь? — спросила, наконец младшая.
Алиенор фыркнула:
— Знала бы, давно уже получила.
— Так думай не спеша! — всплеснула руками подруга, — По вечерам поезди, потанцуй… Ткань бирюзовая все лежит?
— Нет. Платье сшили.
— И ты молчишь! Вели, пусть несут. Ладно я расплылась…
— Ну уж, не прибедняйся!
— Зови своих лентяек. Пусть несут, показывают… Побольше. Чтобы шелка шуршали. Чтоб треск стоял!
Алиенор рассмеялась. Хлопнула в ладоши. Угощение осталось на столике, а сестры отошли в бельевую. Созвали пятерых горничных. Те понесли платья, юбки, полушубки. Захлопали крышками сундуков, принялись встряхивать, хихикать, перешучиваться; примерять на себя, прикладывать к Алиенор — «вот так идет? А тут
