страики со-герцога Гриза намяли друг другу бока. До крови, к счастью, дело не дошло. Значит, сейчас стражники Солье отдают себя на милость со-герцога Гриза…
Рутина. Когда власть поделена между двумя равнравными соправителями — подобные события не реость.
— Я принимаю ваши извинения, — сказал со-герцог Солье. — Встаньте, благородные господа. Надеюсь, что и со-герцог Гриз проявит такую же милость к моим поанным…
Рыцарь поднялся. Провел рукой по опоясывающему его камзол металлическому поясу — тот щелкнул, рарямляясь и превращаясь в узкий тонкий клинок.
— Не думаю, — сказал рыцарь.
Дверной замок заржавел лет сто назад, а ключ к нему утеряли немногим позже. Сколько Трикс себя помнил, тюремные камеры пустовали: в караулке никто не дежил, дверь в тюремный коридор была нараспашку орыта, а решетчатые двери камер хоть и притворены, но не заперты. В детстве он пару раз заглядывал в подзелья, но ненадолго. Не было в них ничего таинствеого, и даже страшного не было. Только крошащиеся под ногой ржавые железные лестницы, изъеденные ржавчой крюки под факелы, проржавелые двери и заржавеие решетки. Сочащиеся сыростью каменные стены тоже были бы не прочь заржаветь, но камень к этому не приспо соблен.
Еще три поколения назад со-герцоги Солье пришли к разумному выводу, что преступников куда проще перавать в руки городских властей, а не держать в собствеых казематах. Это было куда дешевле — отпадала нужда в содержании тюремщиков и палача, куда полезнее для репутации — ведь соправитель никоим образом не отвечал за решения городского суда, и куда неприятнее для пртупников — суд девяти анонимных заседателей почему-то всегда выносил более строгие приговоры, чем один-единственный со- герцог.
Запереть замок никто и не пытался. Просто выбрали камеру, где решетчатая дверь оказалась покрепче, — и моаливый кузнец, раскалив в переносном горне железный прут, прикрутил им решетку к притолоке.
Самый надежный замок на свете — тот, у которого нет ключа.
Трикс сидел в углу камеры, подложив под себя куру. Одежду ему оставили, только зачем-то срезали все пуговицы и вынули из штанов ремень. Неужели чтобы не покончил с собой? Какое-то время Трикс злорадно представлял, как оторвет у куртки рукава, совьет веревку и повесится на решетчатой двери. Сумел же его предок, Келен Солье, повеситься на одном-единственном носом платке, которым были перевязаны его многочислеые раны?
Впрочем, с самого детства Трикса смущала фраза про один носовой платок, которым были перевязаны многисленные раны. Да и не огорчатся враги, обнаружив юно со-герцога Трикса Солье болтающимся на решетке, со сползшими мокрыми штанами и вывалившимся языком. Напротив, он им только поможет захватить трон. Луе уж пусть будет казнь. Настоящая, с неправедным судом, на глазах у вероломного народа. Уж он найдет что сказать предателям! Как Диго Солье, чья речь на эшафоте рарогала даже палача… как Ренада Солье, попавшая в руки разбойников — но пламенной речью убедившая их бросить преступное ремесло и пойти на службу в Стражу…
Трикс хмыкнул. Конечно, ему было только четырнаать, он обожал исторические хроники, но настолько наным все-таки не был. И Диго Солье был казнен, пусть даже палач рыдал, занося топор. И Ренада Солье уговарала главаря разбойников три дня и три ночи, причем Триксу смутно казалось, что три ночи сыграли куда болую роль, чем три дня.
Легко грезить о героизме, переворачивая хрупкие жеые страницы древних хроник. Куда сложнее, когда в итрументах палача зажаты твои собственные, хрупкие и белые от ужаса пальцы…
Конечно, пытки в герцогстве строго запрещены — за исключением случаев особых, строго оговоренных и рламентированных. Принудительное отречение от пртола никак в их число не входило. Да и вообще, пытать ребенка, а по законам герцогства Трикс все еще считался несовершеннолетним, разрешено лишь в присутствии доора, священника и «доброй женщины из народа», которые могут в любой момент остановить пытки.
Но в мире так много пыток, не оставляющих следов… Когда-то Трикс с замирающим сердцем прочитал почти половину «Руководства честного дознавателя» — и на этот счет не заблуждался.
Что захотят — то и сделают. Свергать со-герцога тоже было строжайше запрещено.
Трикс встал, прошелся по камере, пытаясь размять ноги. Штаны сползали, их приходилось поддерживать. Три на три шага, вот ужас какой! Неужели люди сидели в этих темницах годами? Невозможно!
Предательский голосок в душе прошептал: «А это ты еще узнаешь…»
Трикс замотал головой. Чушь, ерунда, бред! Либо с ним будут торговаться, требуя, чтобы он отказался от преста… либо убьют. Оставлять наследника престола гнить в каменном мешке — верный путь к поражению. Во всех пьесах и балладах, где злодеи бросали юного наследника в темницу, это оканчивалось для них плохо. Верный слуга выпускал своего господина, или тот прорывал тайный лаз из подземелья, потом наследник собирал славную армию и обрушивал на злодеев свой гнев…
Именно так — обрушивал гнев!
Трикс взмахнул рукой. Потом взялся за решетку, нрягся, пытаясь раздвинуть прутья. Он же маленький, худой, он проскользнет…
Да — маленький. А вдобавок еще и слабый. Прутья, пусть даже источенные временем, не поддались. Трикс только перемазался в сырой ржавчине, да едва не защемил голову между прутьями. То-то было бы веселья тюреикам…
Как же получилось, что их предали?
Трикс несколько раз пнул решетку. Башмаки ему тоже оставили, но вынули завязки. Решетка даже не заметила его усилий.
Трикс снова сел на каменный пол. Он не боялся — не в силу какой-то врожденной отваги, а просто потому, что все случилось слишком быстро… и слишком нелепо. Еще, наверное, потому что его никто даже ни разу не ударил. А ведь он даже достал меч… даже попытался пронзить набросившегося на него стражника…
Меч из рук выбили после первого же выпада. Кинжал Трикс даже не успел достать. Здоровенный стражник зомил ему руки за спину — очень аккуратно. Буркнул, что не надо дергаться, а то будет больно. Подоспели еще двое. Трикса вытащили из тронного зала во внутренние короры — отца, пытавшегося в одиночку отбиться от десяа нападавших, в этот момент теснили в угол.
Трикса быстро и тщательно обыскали, сняли ремень и завязки башмаков, срезали пуговицы, прощупали поладку куртки — и приволокли в подземелье. Ни одного грубого слова не сказали! А здесь уже ждал кузнец — прворный кузнец со-герцога Солье! Мрачный, но вовсе не подавленный. И молотом своим, Трикс ничуть не сомнался, кузнец мог легко уложить всю троицу стражнов — рядом с ним они перестали казаться такими уж здоровенными…
Кузнец раскалил прут и запер дверь. И ушел, оставив инструмент в коридоре, не оглядываясь на юного со-геога и не слушая его возмущенных криков. И стражни ушли, оставив напротив клетки факел — уже догающий.
Трикс смущенно потер лоб. Кричал он зря. Какие-то неправильные были слова. В хрониках они очень даже хорошо смотрелись: и про то, что «триста лет твои предки верой и правдой служили моим предкам», и про «предельство высушит твое сердце», и про «истину», которая «всегда восторжествует»…
В сыром подземелье слова прозвучали смешно.
Почему-то казалось, что наверху, среди ярких гобелов и цветных витражей, слова чувствовали бы себя увеннее…
Факел начал чадить. Трикс опустил голову на колени, сжался в комок. Рано или поздно за ним придут. Это все специально — чтобы сломить его дух. Так положено.
Вдали громыхнула дверь. Вторая. Трикс поднял голу, с надеждой вглядываясь в коридор, по которому плыл яркий свет фонаря. Может быть, стражники со-герцога Солье? Усыпили бдительность, навалились, перебили зватчиков…
К камере подошел плечистый мужчина в кольчуге. Сид Канг. Капитан стражи со-герцога Сатора Гриза. Или уже надо говорить — капитан стражи герцога Сатора Гриза?
