аппетит. Она начала медленно есть. А граф просто пожирал пищу. Оба они молчали, и вряд ли тишину за столом можно было назвать дружественной; оба чувствовали тяжелое, неловкое напряжение, но Джейн уже не была так подавлена, как в начале обеда. Она усвоила урок и больше не пыталась вступать в беседу с графом. Она лишь осторожно поглядывала на него время от времени, но в общем сосредоточилась на еде.
Наконец граф бросил на стол свою салфетку и, опершись ладонями о край стола, собрался встать. Джейн замерла с поднятой вилкой. Напряжение достигло предела, между ними словно протянулась туго натянутая, звенящая проволока. Потом граф снова сел, тяжело упав на стул. И, глядя на Джейн, принялся вертеть в руке бокал.
Если бы он вышел из-за стола, пока Джейн не закончила обеда, девушка была бы, пожалуй, окончательно расстроена. Но она с чрезвычайной остротой поняла вдруг, что граф совсем не намеревался грубить; скорее, он просто не знал правил хорошего тона или так долго жил один, что забыл их. И девушка, радуясь очередной победе, ласково улыбнулась:
– Если хотите, можете выйти из-за стола.
– Все в порядке, – буркнул он, откидываясь на спинку стула. – Я могу делать все, что мне вздумается, черт побери!
Джейн, решив, что съела уже достаточно, аккуратно положила нож и вилку, чуть скрестив их. Прибор графа лежал рядом с тарелкой так, словно Ник еще собирался продолжать еду. Граф прищурился:
– У вас, я вижу, безупречные манеры.
Джейн подняла глаза:
– Моя мать была настоящей леди.
Он не соизволил что-либо ответить на это утверждение, но Джейн ощутила его скептицизм.
– Вы поели?
Она кивнула. Он тут же резко встал. И быстрым шагом вышел из столовой.
Джейн ссутулилась, измученная и дрожащая, не уверенная, то ли ей ликовать, то ли считать себя оскорбленной. Граф был не просто тяжелым человеком, он пугал до колик. И в то же время он был не безнадежен.
Огромное парадное фойе особняка было размером с половину всего дома священника, в котором в последние годы жила Джейн. Девушка удовлетворенно огляделась по сторонам. Черно-белые мраморные полы сверкали. На маленьком столе для визитных карточек не было ни пылинки, зеркало в резной раме сияло. Затейливые стулья Тюдоровской эпохи и остальная мебель, по большей части времен Регентства, светились после тщательной полировки. Джейн посмотрела на двух служанок, мывших окна высотой в два этажа. Они стояли на стремянках и ловко окатывали стекла мыльной водой.
Снаружи залаяли собаки, и Джейн, подойдя к окну, посмотрела на дорогу. К дому подъехала карета. Кто-то решил навестить графа. Джейн улыбнулась, решив, что гость очень удачно выбрал время. Уж, по крайней мере, парадный холл выглядел теперь так, как и должен был выглядеть. Джейн повернулась было, чтобы предупредить Томаса, но он, похоже, и сам отлично слышал собачий лай, потому что уже открывал парадную дверь.
– Мадам… – Он слегка поклонился.
В холл быстрым шагом вошла женщина с яркими каштановыми волосами, одетая в блестящее изумрудно-зеленое платье из плотного шелка, с черной отделкой; с ее руки свисал нарядный зонтик.
– Привет, Томас. Граф в библиотеке?
Она широко улыбалась. Джейн стало не по себе. Женщина выглядела роскошно; у нее была большая грудь, круглые бедра, тонкая талия. Лет ей было примерно столько же, сколько и графу. Она, не дожидаясь ответа, направилась через холл. Но вдруг увидела Джейн и остановилась.
Джейн в одно мгновение осознала всю разницу между ними. И рядом с этой элегантной, искушенной женщиной почувствовала себя уродливой сироткой. Ей стала противна собственная коса, она вспомнила, что и нос и руки у нее в пыли, что на ней простенькое голубое платье. Но хуже всего было то, что она была тощей семнадцатилетней девчонкой. Джейн вдруг стало страшно.
– Привет, – протянула женщина, и улыбка исчезла с ее лица. Она оглядела девушку с головы до ног. Это был внимательный, оценивающий взгляд. – Вы новая горничная?
– Я Джейн Беркли, – холодно ответила Джейн.
– Как это мило, – пробормотала рыжеволосая и, отвернувшись, пошла в коридор, ведущий к библиотеке, громко стуча каблуками по мраморному полу. Джейн смотрела ей вслед, чувствуя себя совершенно беспомощной; она увидела, как женщина небрежно стукнула в ту самую дверь, перед которой совсем недавно в страхе стояла Джейн, и, не дожидаясь ответа, вошла. Джейн почему-то ужасно захотелось плакать, но она сумела сдержаться. Она с надеждой ждала, что граф гневно раскричится. Но этого не произошло.
Девушка мрачно посмотрела на Томаса:
– Э… кто это такая?
Томас взглянул на нее с явным сочувствием.
– Это леди Амелия Хэрроуби, вдова, – со значением произнес он.
– О-ох… – только и смогла произнести Джейн; она задыхалась.
Моргая, она уставилась на служанок, смотревших на нее с непонятным ей состраданием, – во всяком случае, ей так показалось. Джейн, собрав все силы, улыбнулась.
– Пожалуйста, закончите мытье окон, и на сегодня достаточно, спасибо. – На последнем слове ее голос надломился.
Джейн не пошла наверх, в свою комнату. Вместо этого она очень медленно зашагала по коридору к библиотеке. Дверь была открыта. И Джейн приостановилась, заглядывая внутрь.
