На Пикадилли, где располагался театр «Критерион», движение было весьма оживленным; но улочка, куда выводил запасной выход, выглядела совершенно пустынной. «Критерион» построили всего два года назад как дополнение к весьма популярному ресторану «Критерион». Но за два года многое сильно изменилось. Все лондонские театры давали теперь настоящие представления, в них играли большие пьесы вместо прежних, коротких интермедий. И актерские труппы больше не ездили взад и вперед по всей Англии. Состав труппы мало изменялся с новой постановкой. Об успехе новой театральной политики свидетельствовал тот факт, что пьеса, в которой играла сейчас Джейн, – комедия Джеймса Альбери «Розовое домино» – держалась на сцене уже много дней.
Джейн, поплотнее закутавшись в шаль, села в коляску Роберта. По вечерам было прохладно, несмотря на то, что была середина июня. Джейн очень устала, и Роберт понимал это, как понимал все и всегда, и потому он молчал. В душевном порыве Джейн протянула руку и на мгновение сжала пальцы Роберта, ощутив короткое ответное пожатие. Она просто не представляла, что бы она делала без Роберта.
Она бы просто не смогла выжить без Роберта, она бы погибла тогда, расставшись с графом Драгморским.
В те дни, около двух лет назад, Роберт все еще находился в театре «Лицей» и Джейн сразу отыскала его. Тогда ее внутренний мир все еще оставался нетронутым – потрясенным, но нетронутым, потому что она ждала: граф вот-вот явится за ней. Пусть не из любви, пусть из чувства долга. Но в глубине души, в глубине сердца она хранила надежду: он разыщет ее, потому что вдруг поймет, что любит ее, что не может жить без нее. Но он так и не пришел.
И вот тогда ее мир разбился как стеклянный стакан.
Но Роберт собрал все до единого осколки. Джейн, горюющая и несчастная, осталась у него. А он постоянно водил ее в свой театр, и вот, после нескольких месяцев тяжелой депрессии, Джейн вдруг ощутила, что в ее душе вновь пробудилась любовь к сцене. И Джейн понемногу стала улыбаться – и плакать уже гораздо реже.
Ей очень хотелось возненавидеть графа, но она знала, что такого никогда не случится.
У Джейн был небольшой дом на Глосестер-стрит. Поначалу она жила у Роберта, но вскоре оба они сочли это не слишком удобным. И у Джейн появилось собственное жилище: небольшой трехэтажный домик из желтого кирпича. У Джейн был даже небольшой дворик позади дома, где цвели маргаритки и анютины глазки и стояли качели. Один из рабочих сцены покрасил их для Джейн в чудесный перламутрово-розовый цвет. А перед домом росли старые вязы.
– Роберт, я ужасно устала, – сказала Джейн, надеясь, что тот не станет заходить к ней.
– Я понимаю. Я заеду утром. – Он внимательно посмотрел на нее.
Джейн подставила ему щеку для поцелуя.
– Спокойной ночи! – И Джейн одарила Роберта улыбкой, которую весь Лондон называл ангельской. Выскользнув из коляски, она вошла в решетчатые кованые ворота и направилась к дому.
Молли ждала ее.
– Добрый вечер, мэм, что, опять цветы? – На ее лице расцвела веселая улыбка. – Как прошел спектакль?
Джейн улыбнулась в ответ:
– Неплохо. Возьми их, поставь в воду, пожалуйста. Молли рассмеялась, принимая полную охапку роз.
– Ростбиф на плите, мэм, теплый.
– Может быть, попозже, – сказала Джейн, провожая взглядом Молли, уносившую цветы. Да, она и сама не понимала, что подтолкнуло ее тогда, в давно минувшую ночь, предложить Молли сбежать вместе с ней, но горничная мгновенно согласилась. Самостоятельная жизнь в Лондоне показалась ей чрезвычайно привлекательной.
Джейн торопливо поднялась наверх, постукивая каблучками, и осторожно открыла дверь спальни. Внутри горел один лишь маленький ночник, освещая изголовье кроватки, раскрашенной в голубые, розовые и белые цвета. На стенах танцевали нарисованные на обоях клоуны в желто-голубых костюмах, вились розовые ленты. На полу валялись куклы, и новенькая черно-белая деревянная лошадка весело скалила зубы на Джейн с середины комнаты. Джейн подошла к кроватке, чтобы взглянуть на дочь.
Джейн улыбнулась, потому что она всегда улыбалась при виде Николь – у нее мгновенно теплело на душе, она чувствовала себя счастливой.
И никто в мире не знал о существовании девочки.
Никто не мог отобрать ее у Джейн.
Джейн ничуть не сомневалась, что если бы он узнал о дочери, он бы мгновенно отыскал Джейн и отобрал Николь. Одна лишь мысль об этом приводила Джейн в отчаяние – ив ярость. Ее мгновенно охватывал бешеный материнский гнев. Вот если бы он сразу бросился за ней следом – тогда ребенок принадлежал бы им обоим. Но теперь он утратил все права на девочку. Николь принадлежала ей. Только ей. И она не позволит ему завладеть ею. Никогда.
Молли понимала это, и Роберт понимал. Лишь они знали тайну Джейн. Конечно, жить так было ужасно – Джейн постоянно казалось, что ее вот-вот настигнет огнедышащий дракон, что в один ужасный день ее тайна раскроется, что он явится и заберет Николь.
Джейн не желала проявлять хоть какое-то сочувствие к графу Драгморскому. Она отказывалась признавать его права, она не думала, что он должен знать о рождении дочери. Ее не интересовали его чувства… и что он мог бы стать хорошим отцом. У него был Чед. А Николь принадлежала ей.
Вдруг до нее донеслись торопливые шаги Молли, поднимающейся по лестнице. Молли почти бежала, а значит – что-то случилось. Джейн выпрямилась, бросив еще один взгляд на годовалую дочь… ей очень хотелось погладить темные кудряшки на ее головке, но Джейн воздержалась. Она бесшумно вышла из детской, плотно закрыла дверь и прислонилась к ней. Молли, задыхающаяся, с вытаращенными глазами, уже поднялась наверх. Джейн застыла, глядя на нее.
– Ну, в чем дело? Что случилось?
