браться за иголку, и шейте себе сколько угодно. Но меня удивляет, что… что…
– Что вас удивляет? – настораживаясь, спрашивает рыжеволосый.
– Да то, что человек, который готов принести любую жертву, не хочет выполнить самое скромное желание. Так что все ваши клятвы и обещания – лишь пустые слова и ничего больше. Отправляйтесь лучше домой, садитесь за шитье и не теряйте драгоценного времени. Теперь я вижу вас насквозь, мне ясно, что вы за человек. До поездки в Россию я была о вас совсем другого мнения. Но все равно, все равно. В жизни бывает столько разочарований; одним больше или меньше, это почти безразлично. Итак, конец! Но знайте, виноваты в этом вы, а не я.
– Конец? – с испугом переспрашивает портной. – Какой конец? Какой конец?
– Конец, – тихо повторяет Тээле это короткое, но столь страшное для Кийра слово.
– Ох, Тээле, Тээле, какой вы жестокий, бессердечный человек! – вздыхает Кийр. – До поездки в Россию я тоже был о вас другого мнения.
– Ну что ж, – спокойно улыбается хозяйская дочь, – благодарите судьбу, что успели меня вовремя раскусить.
– Н-да, н-да… – снова многозначительно покачивает головой Кийр.
На дворе сияет солнце, рассыпают свои трели жаворонки, на земле мир и божья благодать, только у Жоржа душа словно попала на шерстобитню под самые зубья. Последние недели выдались для Жоржа такими мрачными, что он с наслаждением взял бы большие ножницы и вырезал эти дни из своей жизни. В его сердце порой вонзается не одна иголка, а целая пачка иголок, даже целых две пачки. Они «стегают» и «стегают» его вдоль и поперек, как будто имеют дело с воротником куртки. Все мысли и планы в голове перепутались, как клубок ниток, попавший в лапы котенку; даже уверенность в себе пропадает. А где-то здесь же рядом злорадно ухмыляется над его беспомощностью чья-то противная рожа – это, конечно, земледелец Йоозеп Тоотс, вор и пропойца. И как такой еще не провалился в пекло!
В первой комнате открывается дверь и на пороге появляется хозяйка хутора. Обращаясь к Кийру и Тээле, она произносит одно-единственное слово:
– Обедать!
Кийр хватается за свою узкополую шляпу и пятится к двери, ведущей во двор.
– А вы не хотите? – спрашивает Тээле.
– Нет, нет, мне… некогда, – заикается Кипр. – Я должен сразу же домой… и… и… Ах да, я еще хотел спросить, Тээле, как… как же теперь будет?
– Как будет? – серьезно повторяет Тээле. – Мои условия достаточно ясны. Сделайте так, как я сказала, тогда…
– Тогда, что тогда?
– Тогда… тогда все останется так, как было до поездки в Россию.
– Но, Тээле, дорогая Тээле, не могу я идти к Тоотсу! Подумайте сами, что скажут в Паунвере!
– Не знаю… Поступайте как найдете нужным.
Кийр пожимает своими тощими плечами, топчется еще с минуту на месте и вдруг исчезает молниеносно, как человеческое счастье. Тээле молча садится за обеденный стол и делает вид, будто не замечает вопросительных взглядов сестры.
– Ну, жених вернулся, – говорит наконец сестра.
– Вернулся.
– Так быстро выучился на опмана?
– Я его не экзаменовала.
– Почему же он так скоро прилетел обратно? – спрашивает раяский хозяин.
– Кто его знает. Говорит, будто обокрали в дороге.
– Вот те и на! Ну и… Да что ты с ним возишься? Пошли его ко всем чертям – какой из него земледелец!
– Как это вожусь? Я его сюда ни разу не приглашала, – отвечает Тээле. И, наклонившись к уху сестры, шепчет: – Я тебе потом все расскажу.
А Кийр несется в это время домой, то и дело оборачиваясь, словно опасаясь погони. Сегодня в руках у него нет больше тросточки с блестящим набалдашником, которую он всегда носил с собой. Эта несчастная трость сейчас в России в руках у какого-нибудь воришки, и, должно быть, оплакивает своего прежнего хозяина и тихую деревню Паунвере.
– Ну, как обошлось? – спрашивает старый портной, встречая сына во дворе.
– Да как обошлось… – вздыхает сын. – Теперь она меня к Тоотсу шлет учиться. А не то – конец.
– К Тоотсу? Это почему?
– Тоотс, говорит, лучший земледелец в округе.
– Во всяком случае… да… да, – рассуждает портной. – Земледелие Тоотс знает, но… подобает ли тебе к нему наниматься?
– В том-то и дело, – чуть не плача отвечает сын. – Лучше сквозь землю провалиться, чем идти к этому мазурику!
– Ну и капризы у этих ученых барышень! – почесывая лысину, восклицает старый Кийр. – Очень жаль, что ты не поехал к господину Эрнья.