Он сломал печать и открыл конверт, стараясь успокоить дыхание и сожалея о том, что бросил ножку кресла в огонь.
Воздух в комнате стал невыносимо душным.
«Любезный мистер Уорвик! Как вы помните из предыдущей корреспонденции, существует проблема денежной задолженности...»
Майлз потер глаза и долго глядел в потолок, прежде чем продолжить чтение.
«Таким образом к нашему глубочайшему сожалению мы вынуждены прервать связь...»
Черт. О, черт.
«Если это ведомство не получит от вас сообщений по поводу денежной задолженности до первого ноября, можете ожидать моих коллег и их подопечную в Брайтуайте не позднее 15 ноября. С глубочайшими и искренними извинениями за возможно причиненное вам неудобство...»
Оливия уснула в очках. Она не собиралась спать, но напряжение трудного дня выбило ее из колеи.
То погружаясь в дремоту, то выплывая из нее, стараясь позабыть прошедшие часы, особенно тот момент на верху лестницы, когда она взглянула вниз и увидела Майлза и Эмили, стоящих друг перед другом и переговаривающихся горячим шепотом.
– Оливия! Оливия, проснись!
Оливия с усилием открыла глаза. Но за исключением горящей лампы, стоящей на дальнем столе, комната была темна.
Очки соскользнули с носа и болтались на одной дужке. Поправив их, она попыталась сосредоточиться на силуэте, маячившем перед ней в полумраке.
Эмили? Привстав на локтях, Оливия вгляделась во встревоженные черты лица сестры, мгновенно запаниковав.
– О Боже, что-то с Брайаном, да? Что-то с...
– Он вернулся, Оливия. -Кто?
– Майлз. Вот уже два часа он торчит у папы в кабинете.
Оливия попыталась стряхнуть с себя сонное замешательство.
– Чего он хочет?
Стиснув кулаки и выкатив глаза, Эмили закричала:
– Чего, по-твоему он хочет, идиотка? Тебя! Испытав вначале шок, потом раздражение, Оливия откинула одеяло и спустила ноги с кровати.
– Не говори глупостей, Эмили.
– Я говорю глупости? Тогда почему они с папой сидят вместе, смеются и поют, как закадычные друзья? И почему, – присовокупила она, приблизив лицо к лицу Оливии, – папа только что передал мне, чтобы я подняла тебя, чтобы ты оделась в свое лучшее платье и спустилась в кабинет через десять минут?
Оливия даже не моргнула; это могло каким-то образом выдать бурю волнения, бушевавшую внутри нее.
Волнения или радости?
Пожалуйста, Боже, только не надежда. Она отказалась от нее давным-давно.
Все еще рассеянная после сна, Оливия подошла к лампе и отвернула свет, затем забегала по комнате, зажигая сферические лампы до тех пор, пока комната не замерцала от ярко-желтого освещения. Зола в камине посерела. Оливия шевелила ее кочергой до тех пор, пока не затеплились языки пламени, затем подбросила совок угля, добавив еще и порцию торфа.
– Ты это несерьезно, – сказала Эмили. – Ты ведь не пойдешь туда?
– Обычно я не оказываю неповиновения отцу. С какой стати? Распахнув дверцы гардероба, Оливия стала оглядывать свой скудный выбор платьев, по крайней мере, попыталась. Мысли девушки разлетались в тысяче направлений, но неизменно возвращались к одному трепетному вопросу: «А что, если?..»
Выбрав белую блузку и коричневую юбку, Оливия оделась, между тем как Эмили продолжала нервно метаться по комнате.
– Как он посмел? – взвизгнула она. – И именно сегодня, как раз после того, как лорд Уиллоуби попросил моей руки.
Схватив щетку, Оливия провела ею по волосам, затем заплетающимися пальцами попыталась закрутить тяжелую гриву в узел.
Эмили опустилась на стул и закрыла лицо руками.
– Что подумает лорд Уиллоуби, если ты выйдешь за этого негодяя? О Боже, он все узнает!
– Ты торопишься с выводами, Эм. Возможно, отец пригласил Уорвика, чтобы выразить ему благодарность за то, что вытащил Брайана из той ямы сегодня утром.
– Для всех было бы лучше, если б он просто оставил его там!
Оливия ринулась через комнату и, прежде чем Эмили успела удивленно округлить губы, с силой стиснула ее руки. Когда сестра вскрикнула от боли, Оливия застыла. Эмили уставилась на нее, слишком ошеломленная даже для того, чтобы заплакать.
Оливия и сама себе ужаснулась. Всю жизнь она была опорой сестры. Скрывая ее ошибки от отца, а в особенности от светского общества, принадлежностью к которому Эмили так дорожила, Оливия потакала всем эгоистичным капризам сестры, наивно веря, что поступая так, внушит любовь отцу.
