- Так забьем в него гвоздь, - сказал седобородый шейх, показывая на лоб.
- Мы как раз на том самом месте, когда вы говорите о заколачивании, - заметил Ма-ан.
- Что по-вашему нам делать? - спросил Ибрагим.
- Убить его, конечно, - ответил Таджи.
- У меня возражений против его убийства нет, - сказал Ибрагим. - Но это не помо-жет нам достичь цели. Наоборот, только раззадорит аппетиты всех стервятников от Багда-да до Марокко, только и ждущих, как бы наброситься на Палестину.
- Хаджи Ибрагим прав, - сказал Маан. - Убить Абдаллу - значит навлечь на себя еще более суровые репрессии. Мы уже пустили кровь Легиону, и им не терпится пристук-нуть нас. После убийства Абдаллы город Хеврон можно перекрасить нашей кровью в красный цвет.
- Да, убийство, пожалуй, и не такая уж хорошая мысль, - согласился Таджи. - Но Абдалле уже нанесли удар, его маршу оказали сопротивление. Пусть что-нибудь за этим последует. Почему попросту не объявить независимость?
- Независимость? Да, в этом что-то есть, - согласился Ибрагим.
Они повернулись к Чарльзу Маану, который высосал свою сигарету, и когда она уже стала обжигать ему пальцы, ловко зажег об нее другую движением, выдававшим долгую практику.
- Независимость нам уже предлагали, а мы отказались.
- Кто же это нам предлагал независимость? - возразил шейх.
- Объединенные Нации. Может быть, нам надо было принять это предложение и действовать. Однако все, что мы сделали, - это бежали. И муфтий, и Абдалла попытались забрать Палестину, один с египетской поддержкой, другой с английской. Обоим не уда-лось. А нас кто поддержит? Кто мы такие? Мы - трое обнищавших беженцев, сидящих в келье, где присутствует дух Иисуса Христа. Наши собственные братья палестинцы, кото-рые не беженцы, будут драться против нас. А Арабский легион, вы думаете, от страха па- дет на землю, если мы объявим независимость?
- Тогда мы должны вступить в вечную борьбу, - импульсивно сказал Таджи.
- Борьбу с чем? - с цинизмом возразил Чарльз Маан. - У нас нет организации. Кого мы представляем? Кто станет нас поддерживать? Американцы поддерживают евреев. Англичане - Абдаллу. Кто нас признает? Мадагаскар? Албания? Внешняя Монголия?
Немногословные замечания Чарльза Маана начинали расстраивать старого бедуина. Он взглянул на хаджи Ибрагима, ища поддержки. А Ибрагим тем временем оценивал сво-их товарищей. Маан - человек логичный и знающий, того сорта, что так нужен для ловко-сти, требуемой в арабской политике. У шейха Таджи, если удастся держать его под кон-тролем, - внутренний огонь, соль настоящего мужчины.
- У кого еще есть право объявить независимость, если не у нас? - подзадорил Ибра-гим.
- Вы меня поняли, - поспешно вставил шейх.
- Разумеется, я вас понял. Но с другой стороны, у нашего достопочтенного друга Чарльза есть свое мнение.
- Какое мнение?
- Что если мы объявим независимость, то этим пустим шептуна в пустыне во время песчаной бури.
- Братья, братья, братья, - успокоил их учитель, - у нас весьма плохая история, если говорить о том, способны ли мы сами управлять собой. После древних евреев Палестиной управлял всякий, кроме палестинцев. - Он поднял руку, растопырил пальцы и стал заги-бать их, перечисляя. - Сначала Рим, потом византийские христиане, затем аравийские арабы, крестоносцы, Саладин, египетские мамлюки, турки, англичане и снова евреи. У ев-реев здесь всегда была столица, в действительности или в их душах. Все наши решения принесены извне, в точности как то решение, что превратило нас в людей, просящих мир сжалиться. Независимость - сон, который нам никогда не надоедало смотреть.
Шейх Ахмед Таджи дергал себя за бороду, а Ибрагим терзал пальцами усы. Чарльз Маан встал, чтобы отозваться на стук в дверь, на ходу разбрасывая пепел. Он взял у доче-ри поднос с кофе, закрыл дверь и разлил кофе всем троим.
- Почему столь умный человек, как вы, бежал из Хайфы? - спросил его Ибрагим.
- А вы думаете, что из ненависти к евреям мусульмане скупили рынок? Я был слиш-ком высокомерен, чтобы сесть и договариваться с евреем. Я еще раз вас спрашиваю, кто признает нас, наши права, наши требования? Посреди всей этой катастрофы только евреи сядут с нами разговаривать. Почему мы не можем заставить себя произнести это ужасное слово - Израиль?
Они отхлебнули кофе, и келью наполнил табачный дым.
- Я слишком много говорю. Боюсь, я обидел вас, Ахмед Таджи, - сказал Маан.
- Нет, нет, нет, нет, - ответил тот. - Нам трудно есть этот горький плод, но перева-рить его надо.
- Главная ложь - что евреи станут убивать каждого, кто не убежал. Что произошло с нашими братьями, оставшимися... в... Израиле? Разве их бросили в море, как мы покля-лись сделать с евреями? Разве их сожрали? Принесли в жертву на алтаре? Кто дураки - те, кто убежал, или те, кто остался?
- Я сбежал потому, что эти суки египтяне выгнали меня, чтобы освободить место для своей чудной армии. А вы, хаджи?
- Мой старший брат управляет моей деревней. Меня заставили уйти обманом, а ев-реи здесь ни при чем. Так что мы - трое дураков, допустивших, что они дураки. Но мы на-ходимся среди полумиллиона дураков, которые этого не допускают.
Шейх Таджи начал дышать тяжело и неровно. Он закрыл глаза, и голос его задрожал от волнения.
- Я не хочу умирать в этом лагере, - прошептал он. - Что нам делать, Чарльз Маан?
- Надо подбираться к этому шаг за шагом. Прежде всего мы должны образовать вы-сокий комитет, чтобы у беженцев был собственный голос.
- Ха! - воскликнул Таджи. - Когда это у вас будет комитет из арабов, которые хоть в чем-нибудь согласятся друг с другом?
- Пусть Чарльз говорит, - вставил Ибрагим.
- Мы и есть высокий комитет, мы трое, - ответил Маан.
- Это начинает иметь смысл, - сказал шейх.
- И мы созовем демократический съезд беженцев Западного Берега, - продолжал Маан.
- Демократический съезд. Один уже был в Аммане, - иронически заметил Ибрагим.
- Дайте сказать Чарльзу, - сказал Таджи.
- Ладно, Чарльз, говорите, - сказал Ибрагим.
Чарльз Маан зажег очередную сигарету более задумчиво, чем прежние.
- Согласны ли мы трое, что жизнь в еврейском государстве предпочтительна и что мы можем принять унижение жизни там без того, чтобы нас охватило это сумасшествие возмездия?
- Я согласен, что хуже быть не может, - сказал Ибрагим.
- Я не хочу умирать в этом лагере, - повторил Таджи.
- Есть ли у кого-либо из вас, братья мои, основания считать, что евреи пойдут на пе-реговоры или что они не пойдут? - спросил Маан.
Ибрагим и шейх молчали. Ибрагим помнил секрет, что евреи хотят сейчас же вер-нуть сотню тысяч беженцев. Он не знал, известно ли об этом Чарльзу Маану и с кем свя-зан Таджи. И каждый не знал о каждом.
- А у вас есть такие сведения? - ответил Ибрагим вопросом на вопрос.
- Да, у меня есть основания считать, что от евреев мы получим лучшую долю, чем от египтян и сирийцев, не говоря об Абдалле, - ответил Маан.
- И насколько верны ваши сведения? - с подозрением спросил Ибрагим.
- У меня есть связи в Хайфе среди моих родственников, - сказал он. - Они говорили с некоторыми еврейскими чиновниками. Дверь наверняка открыта.
- У вас есть цифры? - прощупывал Ибрагим.
- Нет, - ответил Маан с прямотой, достаточной, чтобы убедить Ибрагима. Маан явно не знал о числе в сто тысяч.
- А вы, Ахмед Таджи? - спросил Ибрагим.
- Я слышал от вашего дяди, великого шейха Валида Аззиза, ныне кочующего по пустыне Негев. Он добыл для меня от евреев информацию, что они не стали бы возражать, если бы я со своим племенем
