воспламениться изнутри, и он был уверен, что мозги не одного иорданского главаря таили намерение сжечь нас живьем. Войдя, делегаты должны были развернуть свои молитвенные коврики, и служба безопасности обыскивала их - нет ли бомб, зажигательных средств, автоматов и других смертоносных вещичек.
Зал наполнялся, техники возились с неисправной системой звукоусиления. Когда на-конец ее включили, она заорала среди каменных стен так, что я зажал уши. Театр разде-вался и наполнялся дурными запахами, так или иначе приличествовавшему собранию бе-женцев. Как только руководители заняли свои места на сцене за длинным столом, отец отозвал меня в сторону.
- Найди-ка такое местечко в театре, где будешь очень маленьким. Могут быть не-приятности. Если так случится, то не пытайся пробраться ко мне, а отправляйся обратно в Акбат-Джабар и защити женщин.
Я нашел за дверью узенькую каменную лестницу и пробрался наверх в переднюю и небольшую комнатку. Несколько раз мне приходилось бывать в кино в Рамле, и я понял, что нахожусь в кинопроекционной. Через маленькие отверстия был виден весь зал. Было там и наружное окно, выходящее на Ясельную площадь. Оттуда был виден Джамиль с его 'отрядами'. Я понимал, что новые семена ненависти, посеянные в лагерях, взошли здесь, в Вифлееме, в виде этих шаек. Нетрудно представить, что таким же станет и будущее, ес-ли отцу не удастся то, чем он сейчас занимался.
- Слушайте, о братья, - начал шейх Ахмед Таджи, казавшийся могучим в одолжен-ной новой развевающейся одежде, - мы собрались здесь как демократическое братство, потому что мы отлично знаем, что одинокий человек - это волк, и что одной рукой нельзя аплодировать. Месть священна, ненависть благородна. Но то, чего мы жаждем, волей из-вестных обстоятельств следует отложить. Мы не вернемся на нашу землю потому лишь, что евреи хотят пустить нас назад. Нет, нас это не обманет. Мы не вернемся из-за того, что они дадут нам школы и больницы. Мы никогда не поддадимся столь очевидному подкупу. Мы вернемся только так, чтобы можно было молча работать до момента возмездия. Мы будем обманывать врага, пока наша сила не вырастет в недостижимой пропорции, и тогда проткнем его раскаленным копьем.
Шейх Ахмед Таджи был в редкостной форме. Он обращался не к разуму, но убеж-дал, и ценность его слов измерялась только их количеством.
- Терпение высушивает океаны, разъедает горы. Аллах - с терпеливыми. Терпение - ключ к спасению. Мы, жертвы, должны изменить нашу великую страсть, пока снова не окажемся на нашей священной земле. Тогда, и только тогда, начнем мы нужные действия. Давайте же вернемся и будем жить среди шакалов, пока не будем готовы.
Его язык выговаривал слова без смысла, и говорил он лишь для того, чтобы возбудить чувства...
- Мы были жертвами несчастья, а когда несчастье унижает человека, любой встанет на ноги, и пути обидчика растут, как горы. Мы катаемся в пыли. Наши животы пусты. Из-за любой крохи еды возникают ссоры. Каждый кусок - тревога. Бедность озлобляет нас.
Покажите ваши зубы, о мои братья, и любой испугается вас. Они нас жуют, но не могут проглотить. Все мы знаем, что чувствует другой, потому что мы - как один брат, а ничто не знает о стволе дерева лучше, чем его кора. Что выпало вам, выпало и мне. Никто из нас не защищен от злой судьбы. Если бы настало нам время плакать, мы увидели бы, что есть и еще более несчастные братья, лишившиеся зрения. Если бы настало время бе-жать, то у других не оказалось бы для этого ног.
Мы, кто вкусил сладость жизни, должны вкусить и ее горечь. Но за горем всегда следует радость, как птица за ветром. Лишь временем отделяется радость от печали. И на-стало время перевернуть страницу. Но вспомните, братья мои, если мы не вкусили горечи, то как оценим сладость?
Становилось все труднее следить за цепочкой слов шейха Таджи без мысли и содер-жания, причудливо сплетенных в подъем и спад эмоций. Тем не менее его речь была при-нята с энтузиазмом.
К трибуне подошел Чарльз Маан - полный контраст с первым оратором. Его костюм западного покроя был помят, как и само его маленькое, худое тело. Он поднял доклад на многих страницах, открыл его своими прокуренными пальцами и стал читать бесстрастно, но резко, как будто у него вместо языка была бритва. Его доклад был бесстрастным анали-зом причин, по которым мы стали беженцами. Для собрания это был момент истины, ведь никто и никогда еще не говорил таких слов слушателям-арабам. У Чарльза Маана было особое положение христианина и школьного учителя, его хладнокровие приклеивало бес-покойных людей к стульям, и они слушали, раскрыв рот.
- Лидеры арабского мира должны нести главную ответственность за наши трудно-сти, - сказал он. - Они, и богатые палестинцы, сбежавшие прежде чем прозвучал первый выстрел, и муфтий, пытавшийся править нами через террор и убийства, - это нечестивая троица. Они говорили нам: 'Братья, мы работаем для вас, и победа совсем близка'. Это была первая ложь, подорвавшая наше существование.
Ропот одобрения докатился до кинопроекционной. Я думаю, все до последнего деле-гаты благоговели перед храбростью Чарльза Маана.
- Резня в Дейр-Ясине была намеренно раздута сверх всякой меры, так же как лож-ные сообщения о еврейских зверствах. Кто здесь по секрету шепнет мне на ухо, что его жену на самом деле обесчестили, а ребенка бросили в колодец и он утонул? Это была ложь, порхавшая от лживых языков к лживым ушам.
...Все решительно отказались сделать шаг вперед и заговорить с евреями о путях к миру. Это тот мир, которым теперь наслаждаются сто пятьдесят тысяч наших братьев, кто остался в Израиле. Разве их жизнь, их, ваших родных, моих родных, в еврейском государ-стве не кладет конец лживой пропаганде арабских лидеров, твердивших, что всякого, кто останется, евреи убьют?
Подавив страх, несколько человек стали подниматься.
- Чарльз Маан говорит правду!
- Нас предали!
- Смерть лжецам в Дамаске!
Маленький учитель поднял руки, призывая к спокойствию.
- Нас обманули, послав на войну, к которой мы не были готовы и которая не была нам нужна. Она разрушила сельское хозяйство, вызвала безработицу, черный рынок и го-лод, принудила нас уехать. Как только наши доблестные армии нарушили границы Израи-ля, а его поселения подверглись нападениям с целью грабежей, у евреев не осталось обя-зательств защищать враждебное арабское население. Верит ли кто-нибудь из вас, что мы не уничтожали бы евреев, если бы победили в войне?
Ропот слушателей перерос в рев.
- Что с нами сделали евреи по сравнению с тем, что сделали с нами арабы? В сирий-ских лагерях беженцев нет санитарии, не распределяют одежду, есть только еда от меж-дународных благотворительных организаций. В Сирии ни один палестинец не может пе-редвигаться за пределами лагеря, где он живет. Сотни наших людей брошены в сирийские тюрьмы без обвинения и суда. Их попытки организоваться были зверски подавлены.
Ливанцы приняли наших самых богатых граждан, купивших свою респектабельность за доллары и фунты. Но лагери там не лучше, чем те отвратительные крысовники, в которых живем мы. Знаете ли вы, где можно получить помощь от Красного Полумесяца? Ее открыто продают на улицах Бейрута. Ливанцы великодушны. Они позволяют нашим людям работать. Вы увидите, как наши дети подметают улицы, убирают туалеты, разносят еду, моют посуду в кафе. Но вы не увидите их в школах, ибо учить палестинского ребенка запрещено. Да, великодушные ливанцы позволяют нашим людям оставлять лагерь и снимать жилье, но плата за него вдвое выше, чем для их собственных граждан. Во многих ли-ванских лагерях питьевая вода гнилая, а продажа воды грабит наших людей до последнего пенни. Послушайте, о братья, заявление, сделанное Ливанским комитетом беженцев, - сказал он, поднимая его. - Они укоряют иерусалимского муфтия и лидеров арабских стран за их обещания! Не евреев, а арабов! Читайте и плачьте. Нужно ли мне рассказывать об Иордании, братья мои? Разве мы не знаем горечи этого рассказа?
- Смерть Абдалле!
- Смерть Арабскому легиону!
- Будьте осторожны, - сказал Чарльз Маан, - будьте осторожны. У Абдаллы есть уши среди нас. Уши, которые надо отрезать и замариновать. - Он перевернул страницу своего доклада, взглянул вниз со сцены и заговорил, как будто ударяя молотком. - Пере-хожу к нашим собственным палестинским братьям на Западном Береге. Они, более чем кто-либо другой, загнали нас в эти лагери. Плата за все имеющееся жилье была повышена на 500 процентов. Мы даже не можем похоронить мертвых, не заплатив налог на могилу. Несмотря на тот факт, что эти лагери содержит только Красный Полумесяц, мы обязаны платить
