отчаянием в голосе. – Все, что я могу сказать, – это то, что, придя в сознание... в общем... когда я снова осознал реальность, вернулся в реальную жизнь, я был среди пассажиров у выхода из морского вокзала. И в этот момент, – тут уж я твердо уверен, – у меня не было никакого багажа. Но, заметьте, это ничего не значит. Я вполне мог иметь чемодан и оставить его на пароходе.
– Совершенно верно. Но я думаю о том, что вы сейчас сказали. Когда вы сошли на берег, вы были не в себе?
– Я знаю лишь одно, мосье, что стал снова воспринимать внешний мир, находясь среди пассажиров, на морском вокзале. Вдруг я стал видеть, слышать.
– А до этого момента?
– До этого – ночь, мосье, непроглядный мрак, смерть, если хотите.
Мне хочется броситься к столу, схватить ручку, склониться над бумагой.
– И вы покинули морской вокзал и бродили в тумане?
– Именно так, мосье.
– Невероятно! Абсолютно невероятно!
Эти слова вырвались у меня на сей раз помимо воли. И в голосе моем прозвучало нечто вроде радости, и я в этом уверен. Глупо и неосторожно! Вот уже незнакомец смотрит на меня чудным взглядом.
– Что случилось, мосье? У вас взволнованный вид. Надеюсь, мои несчастья тут ни при чем?
Моментально беру себя в руки, быстро подхожу к столику и, выпив глоток виски, бросаю равнодушным тоном:
– Нет, просто я кое-что вспомнил, так... одно совпадение...
И снова набрасываюсь на него с вопросами о его прошлом, об этом прошлом, которого определенно не существует. Он даже не знает, как его зовут. Ни документов, ничего. Невероятная удача! Я едва сдерживаю смех.
А этот несчастный вдруг начинает скандалить. Кажется, сейчас он на грани истерики. В уголках его губ пузырится пена, и на это не слишком приятно смотреть.
– Эта пелена должна исчезнуть! – вопит он. – Потому что так продолжаться не может! Это ужасное ощущение, мосье, вы совершенно себе не представляете!
– Напротив, прекрасно представляю!
Он в волнении подходит к окну, возвращается назад. Теперь он спокоен. Даже заставляет себя улыбнуться.
– Извините меня, мосье. Полагаю, мы уже достаточно говорили обо мне. Больные всегда эгоисты. Я вижу, что ничего не знаю о вас, человеке, у которого есть его прошлое. О вас, кто был так добр ко мне.
Я возражаю, сознавая собственное лицемерие:
– Ну что вы!
– Да, да! Вы посреди ночи открыли мне двери своего дома.
– Вам было плохо. Это элементарный долг каждого.
Он спрашивает, чем я занимаюсь.
– Видите ли, я заинтересован в том, чтобы у других вес было ясно. Это вносит свет и в мою жизнь... Как ваш свет, мосье, только что.
Неожиданно он растрогал меня, вот тварь!
– Знаете, – говорю я, у меня занятная профессия. Если это профессия. Я писатель, мосье. Пишу книги, романы. И, что совсем удивительно, продаю их!
Незнакомец таращит глаза, будто я сообщил ему, что я космонавт.
– Книги! – произносит он с волнением. – Писатель! Вы придумываете драмы, героев! Вы создаете судьбы!
Лучше он и сказать не мог. Вижу, он прямо готов склониться передо мной в поклоне.
– Это замечательная профессия, мосье!
– Прежде всего странная. Случается встречаться с привидениями.
Он схватывает на лету:
– С привидениями?... Вроде меня, не так ли?
Внезапно у меня возникает желание говорить начистоту. Я бросаю на него сочувственный взгляд.
– В определенной мере так. С персонажами, которые похожи на вас. Ибо они тоже возникают из тумана. Они тоже без предупреждения появляются в моем доме, с бледными лицами, с пустыми карманами. И я должен сочинить им жизнь, прошлое, страсти, любовь... Ах, это удивительно!
Вот я и увлекся. Но это сильней меня. Необычность ситуации меня вдохновляет. Уже давно не пылал в моей душе этот огонь.
– Что удивительно, мосье?
– Ваше появление именно в данный момент, – говорю я.
– Я вам, наверное, помешал? Вы, вероятно, писали?
– Я начал. Только начал...
III
Мы надолго замолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Он допил виски. Я предложил еще, но он отказался.
Спрашиваю, как он себя чувствует.
– Гораздо лучше. Но голова болит по-прежнему.
– Я дам вам аспирин.
Он возражает, говорит, «что и так уж меня замучил».
– Мне это не составляет никакого труда, – говорю я. – Может, снимете плащ? Вам будет удобней.
Вдруг у меня замирает сердце: он направляется к двери.
– Вы хотите уйти?
– Да, я покину вас, мосье, не хочу злоупотреблять вашим терпением. Думаю, я в состоянии передвигаться. От виски мне стало лучше.
Я кидаюсь к нему, хватаю за руку.
– Куда же вы пойдете? Без денег, без документов?
Он смотрит на меня собачьим, обезоруживающим взглядом. От этого взгляда у меня наворачиваются слезы. Я встряхиваюсь. Надо следить за собой, нельзя размягчаться.
– Снимайте-ка плащ! – говорю я тоном, не терпящим возражений. – Похоже, о вас давно некому позаботиться. Расслабьтесь, сядьте в кресло. Подумаем, как быть дальше.
Чувствую, как он податлив, словно воск. Лепи, что хочешь!
Неловкими движениями он стягивает с себя плащ. Я помогаю ему, бросаю плащ на одно из кресел. Пока незнакомец усаживается, достаю из ящика письменного стола аспирин.
Рядом с коробочкой аспирина стоит пузырек гарденала. Обычно я употребляю его в большом количестве. Незаметно вынимаю из пузырька две таблетки и зажимаю мизинцем в ладони: добавив их к аспирину, могу быть уверенным, что мой гость прекрасно проведет ночь. Желательно, чтоб он спал покрепче и не просыпался на каждый шорох.
– Не знаю, как вас благодарить, – он сидит, обхватив голову руками, с совершенно беспомощным видом, мне кажется даже, он расплакался.
– Я привык к встречам с незнакомыми людьми, – тихо произношу я, приблизившись к его креслу. – Они являются частью моего ремесла.
– Вы имеете в виду встречи в ваших романах? – он приподнимает голову.
Я объясняю, что для писателя персонажи его книги вначале всегда незнакомцы, которых следует опасаться. Постепенно мы их приручаем, и в итоге они становятся нам ближе лучших друзей.
– Напрасно они пытаются от нас ускользнуть. Мы срываем с них маски, изучаем, исследуем, пока не проникнем в малейшие их секреты.
– Ну, что ж, – говорит незнакомец, – мне лишь остается пожелать быть одним из них! Может, вы и с меня сорвете маску. Раз у вас есть опыт...
Именно об этом я и думаю. Объявляю моему гостю, что, в самом деле, вероятно, смогу ему помочь. Лучше, чем кто бы то ни было, лучше, чем врач, лучше, чем полиция. Ибо, разумеется, я сразу же подумал о враче и о полиции. Только знаю я их!
