пытался разговаривать с ним и старался сохранять в холле полумрак; лучше всего было не давать сознаниям зверя и человека касаться друг друга.
Когда же ночь не принесла Дункану облегчения, Ньюн подошел к нему и раздел Стэна, словно кат'ен – ребенка; забрал у Стэна мэз и зейдх, и обе его мантии, чтобы дус мог согреть его своим теплом. Он положил землянина между своим и пострадавшим дусами, и накрыл его двумя одеялами.
Яд все еще действовал, и между двумя существами, которые не могли вынести друг друга, установилась связь. Рана была глубокой, и, кроме того, Дункан получил почти весь содержащийся в когте яд, что было слишком много даже для мри, который привык к этому. Но древние предания гласили (и Ньюн, будучи кел'еном, не знал, правда это или выдумка), что впоследствии дус узнавал так своего хозяина, ибо если эта субстанция однажды попала в организм человека и тот выжил, то мог больше не опасаться яда или гнева собственного дуса, который теперь до конца жизни останется с ним. На самом деле все обстояло несколько иначе, и ядовитые когти дусов часто оставляли своим хозяевам небольшие царапины; и некоторые, чуть поглубже, могли вызвать приступ лихорадки. Но правдой было и то, что впервые столкнувшись с ядом дуса, человек мог серьезно заболеть или даже умереть от подобной раны.
Мелеин прекрасно знала, что делает: ее учили Келы и Сены, и она хорошо знала дусов; она знала, что, стараясь изгнать страх из Дункана, слишком сильно раздражает зверя. Но как и другая госпожа, которой Ньюн служил прежде, Мелеин обладала ледяным сердцем.
И Дункан, чья обнаженная кожа сейчас была открыта теплу, идущему от горячей шкуры дуса, а в жилах бурлил яд зверя, привыкнет к дусу, и дус привыкнет к нему… если Стэн не умрет; или если дусом не овладеет мьюк, безумие, что иногда охватывало зверя от нервного перенапряжения, превращая его в убийцу. Вот чем рисковала Мелеин, прекрасно зная об этом.
Случись подобное с дусом, Ньюн не знал, смог ли бы он удержать землянина от сумасшествия. Ему приходилось слышать, что мри, дус которых стал мьюк'ко, впадали в безумие; сам Ньюн, видят боги, избежал этого.
Предупреждающе завыла сирена.
Ньюн бросил лихорадочный взгляд на усыпанный звездами экран и выругался. Сейчас им не хватало только перехода.
Зазвенел звонок. Дусы поднялись, излучая ужас; Дункан же лишь вскинул руки, обняв зверя за шею, и, склонив голову, замер, утонув в излучаемом дусом страхе.
Это, скорее всего, и спасло его. Прыжок… возврат… новый прыжок – еще до полуночи. Слившись воедино, землянин и дус излучали такой ужас, что второй зверь не мог этого вынести.
Говорили, что дусы не запоминают происшедшего, только самого человека. И возможно, именно поэтому зверь взял землянина под свою опеку, от которой тот уже не сможет избавиться.
– Дункан… – позвал на следующее утро Ньюн и без особых церемоний поднес к его губам чашку, заставив землянина выпить воду, поскольку тот, в отличие от дуса, не мог обходиться без нее. Потом мри осторожно умыл землянина кончиками пальцев.
– Дай мне одежду, – внезапно попросил его Дункан тихим голосом, и Ньюн, обрадовавшись, помог Стэну подняться и оттащил его подальше от пострадавшего дуса. Дункан был очень слаб, его горячая и распухшая рука по-прежнему оставалась неподвижной; он все еще не мог самостоятельно одеться, и, когда Ньюн подал ему головной убор и вуаль, Стэн закрыл лицо, словно хотел уединения.
– Я поговорю с госпожой, – решительно сказал Ньюн. – Слышишь, Дункан, я поговорю с ней.
Землянин издал тяжелый вздох, почти всхлип, и оттолкнул дуса, который обнюхивал его ногу. В ответ тот едва не опрокинул его. Стэн удержался на ногах, ухватившись за протянутую Ньюном руку, но это длилось лишь мгновение, после чего землянин гордо выпрямился.
– Госпожа права, – сказал Дункан, – а ты – нет. – Потом, собравшись с духом, добавил: – Следом за нами идут корабли. Корабли землян. Боевые корабли. Я солгал, Ньюн. Это был отнюдь не дар. У них есть точно такие же ленты, и они пойдут по нашим стопам. Зачем – я не знаю. Мне они не доверяют. Госпожа права: я лечу с вами, чтобы вы ничего не заподозрили; чтобы узнать то, о чем не могут рассказать пленки; и, если смогу, вернуться обратно с полученной информацией. Мне удалось увести корабль и бежать. Скажи это госпоже. Это все, что мне известно. А теперь поступай, как хочешь.
И он ушел в дальний угол каюты и скорчился там. Дус, опустив голову, последовал за ним и тяжело улегся рядом. Дункан обнял его за шею и, прижавшись к ней, успокоился. Глаза землянина были пустыми и усталыми, и в них сквозило отчаяние, подобного которому Ньюну еще никогда не приходилось видеть.
– Приведи его, – сказала Мелеин, выслушав рассказ Ньюна о признаниях Дункана.
– Госпожа, – запротестовал Ньюн, – он помог Народу.
– Замолчи, – ответила та. – Не забывай, что ты кел'ен… кел'ант… и обязан подчиняться мне.
Она была права – во имя мри, во имя спасения мри. Вынужденный подчиниться, он склонил голову перед госпожой в знак согласия… и вечером, когда она начала расспрашивать Дункана, стараясь узнать у него все, сидел рядом, молча страдая.
Все это выглядело грустной пародией на их общий ужин, первый на этом корабле. Между ними не было даже тени единства, и от этого пища отдавала горечью. Дункан почти ничего не ел, и, когда его ни о чем не спрашивали, сидел молча; дусов отослали прочь, и землянин остался совсем один, лишенный, – с жалостью подумал Ньюн, – даже поддержки кел'ена, который вынужден был сидеть справа от госпожи, выступая на ее стороне.
Они могли бы выпить крепкого настоя регулов, ашига, которого было немало в грузовых отсеках, приготовленного из той же закваски, что и сой. Но Ньюн благодарил богов, что здесь не было комала, которым обычно пользовалась прежняя госпожа, предаваясь запретным и постыдным грезам, которые вызывал этот наркотик… именно эти грезы позволили ей разработать планы, что теперь бросили их вперед; и эти грезы были столь же преступны, как вина Дункана в гибели Народа, в возникновении угрозы, которая, как они теперь знали, нависла над ними.
Ньюн по-прежнему видел высокомерие госпожи, которая всегда была безжалостна к своим детям.
Но Ньюн не осмеливался сказать об этом Мелеин; он, любивший ее больше жизни и чести, не смел спорить с ней в присутствии ци'мри, который принес им столько зла. И лишь когда он смотрел в лицо Дункана и видел, как тот мучается, человеческая боль пронзала мри.
Четыре дня подряд они ужинали вместе и почти не разговаривали, ибо на большинство вопросов уже были получены ответы. И все это время в присутствии госпожи в их отношениях чувствовался холод, который переходил потом в холл келов, где Ньюн бесстрастно, точно и аккуратно учил землянина владеть оружием, заботясь больше о соблюдении ритуалов, чем о технике. Временами в глазах Дункана появлялась такая боль, что Ньюн отбирал у него ин'ейн и вообще прекращал любые тренировки.
Дункан предал своих.
И не было покоя для такого человека.
– Ци'мри, – сказала о нем Мелеин, когда Дункана не было рядом. – И он предаст даже тех, кто вылепил его. Разве может Народ когда-нибудь положиться на него? Это беспомощное существо, Ньюн. И ты доказал это.
Теперь, глядя на Дункана, Ньюн узнавал свое творение, и сожалел об этом.
Вызванная ядом лихорадка прошла, но землянин по-прежнему страдал; и дус, которого то неохотно принимали, то отвергали, стонал и мучился; человек же становился все более молчаливым, уходя в себя – и с этой болезнью ничего нельзя было поделать.
Оставив эту звезду, корабль снова и снова уходил в прыжок.
14
На этот раз их курс пролегал в опасной близости от планетной системы. Они уже много дней летели к желтой звезде и ее планетам, пока самая большая из планет не начала расти на расположенном в холле келов экране.
«Дом?» Ньюн впервые осмелился задать вопрос, и молчание Мелеин сохраняло надежду в его душе; потом он решил, что если бы госпожа знала правду, она бы ответила ему. Но дни шли, и беспокойство коснулось лица Мелеин; и теперь в ее брошенных на экран взглядах часто мелькал страх. Теперь изображение на экранах почти не менялось, словно планета была целью их путешествия – сначала она заполнила половину экрана, и Ньюн отчаянно надеялся, что корабль в самый последний момент изменит курс и они промчатся мимо… но потом диск на экране снова начал расти: они падали на планету.
