– Возможно. Говорят, что я зарвался. – Он рассмеялся, но без всякого намека на юмор. – Они скорее ссудят деньги Бразилии или Польше, чтобы их там спустили в унитаз.
Баннермэн пожал плечами. Сказанное вполне совпадало с его точкой зрения.
– Да, это похоже на них. Однако, я м о г у переговорить со своим кузеном Мейкписом Баннермэном. Или с Дэвидом Рофеллером. Посмотрим, не удастся ли мне их убедить сделать для вас послабление.
– Это не повредит. Что я должен сделать взамен?
– Во-первых, сохранять тайну. Во-вторых, начать расчищать место – весь квартал. Мое имя не должно упоминаться.
Рот скривился.
– Следует ждать пикетов и маршей протеста?
– Точно.
Минуту или две Рот посидел молча. Наконец произнес:
– Мы заключили сделку.
Баннермэн кивнул, открыл дверь и помог Алексе выйти. Руки Роту он не пожал. Дверца захлопнулась за ним, и, когда они подошли к автомобилю Баннермэна, лимузин Рота уже исчез в потоке машин, словно его никогда и не было.
– Он даже не заговорил со мной, – сказала Алекса.
– Да, но зачем ему? Мысли Рота поглощены деньгами. Он, вероятно, считает, что не стоит отвлекаться. Уверен, он все еще удивляется, зачем я тебя привел.
– Так же, как я.
– Это лучший способ обучения. Поверь мне, ты ничему не научишься, копаясь в бумагах. Бизнес – это плоть и кровь, а не бумага. Что ты думаешь о мистере Роте?
– Пока не определилась. Тебе, кажется, он нравится.
– Он и вполовину не стоит своего отца. А также жаден и беспринципен. Но я ему верю.
– Почему?
– Потому что он жаден и беспринципен. Я предложил ему полковрижки, а это больше, чем он ожидал получить. Он мог бы получить со временем от Роберта всю коврижку целиком, или он так считает, но как только он увидел меня с тобой, он, должно быть, засомневался, как скоро это произойдет. Его отец, примерно, мой ровесник. Он, вероятно, ожидал, что я буду в том же состоянии – а взамен обнаруживает, что я здоров, бодр и не расстаюсь с привлекательной молодой женщиной. Рот знает, что время – деньги. Он не захочет ждать еще пять лет, или десять. Теперь, когда он знает, что я не стою одной ногой в могиле, мы, как видишь, сумели прекрасно договориться. Кроме того, он масштабно мыслит. Мне это нравится в людях.
Ей следовало бы обидеться за то, что ее использовали в качестве манекена, но вместо этого она испытала невольное восхищение хитроумием Артура. И спросила себя, так ли умен Роберт.
– Артур, – спросила она, – что случилось между тобой и Робертом? Ведь здесь есть нечто большее, чем его желание завладеть состоянием, правда?
– Джек, – сказал он. – Останови машину. Мы немного пройдем пешком.
Они вышли на углу Шестой Авеню и 53-й Стрит. Он взял ее под руку, словно они были обычной парой на прогулке. Он всегда казался счастливей, когда был в движении, и, предоставленный себе, мог бы гулять часами, даже в самую отвратительную погоду.
– Я доверяю Джеку, но не стоит перегружать его секретами. – Он немного замедлил шаг, примеряясь к ее походке. – Я не могу сказать тебе, что сделал Роберт – это тайна, которую я обещал хранить до могилы. Двадцать лет я пытался простить его – и себя тоже, потому что разделяю его вину, но безуспешно. Однако я твердо уверен: Роберт уничтожит все, что бы я ни сделал, если только я не устрою так, чтобы это было невозможно.
– И это причина сделки с Ротом?
– Конечно.
– Музей действительно столько значит для тебя?
– Он многое значит, но, конечно, в перспективе, дело не только в нем. Я не имею никаких моральных обязательств строить новый музей. Полагаю, если ты по-настоящему загонишь меня в угол, я вынужден буду признать, что мне наплевать, пойдет ли туда народ, не говоря уж о том, понравятся ли ему картины. Просто я всегда хотел это сделать, и собираюсь сделать, вот и все. Это не так серьезно в итоге, как контроль над состоянием, или сохранение независимости Фонда Баннермэна. Главное – гарантировать, чтоб Роберту не было позволено превратить в руины то, что построили мои отец и дед.
Она сжала его руку. Его пальцы закоченели – несомненно, он относился к перчаткам так же, как к шляпам. Становилось холоднее, туман превращался в настоящий дождь, но он, казалось, этого не замечал.
– Мне не нравится, когда ты говоришь об этом, Артур. Так, словно ты готовишься умереть.
– Мне давно пора было сделать некоторые вещи, и я довольно их откладывал, вот и все. Я не собираюсь умирать раньше, чем закончу с ними. Благодаря тебе.
– Я рада, – сказала она, слегка поспешно. – Послушай, я знаю, что семья и состояние никоим образом меня не касаются. Но мне не по себе, когда я вижу, что ты тратишь так много времени, думая о том, что случится после твоей с м е р т и. Я не дура, но мне кажется, что это несколько… опасно.
– Опасно? – его голос был ледяным.
– Ну, вредно. Не думаю, что это для тебя хорошо.
– Что дает тебе право читать мне лекции о том, что для меня хорошо?
– Может быть то, что я о тебе забочусь. Ведь не заметно, чтоб о тебе беспокоился кто-то еще? Честно говоря, создается впечатление, что на твое здоровье всем наплевать, включая твою семью. Иногда мне кажется, что и т е б е тоже. Ты ходишь без шляпы под проливным дождем, ты изводишь себя мыслями деньгах, которые оставишь своим детям, тогда как они даже не потрудились прислать тебе открытку на день рождения, ты двигаешь тяжелые предметы, пока у тебя кровь не приливает к голове… Когда ты в последний раз показывался врачу?
– Врачи – идиоты. – фыркнул он, выпятив подбородок.
– Так ли? Или тебе просто не хочется услышать то, что они могут сказать?
– Я не желаю обсуждать вопрос о своем здоровье ни с врачами, ни с тобой!
Она с трудом сдержала гнев. Если бы он был ее ровесником, она дала бы волю своему характеру, или просто ушла.
– Артур, – сказала она с большим терпением, чем ощущала. – Я б е с п о к о ю с ь, только и всего. Расслабься и получай удовольствие. Почему бы нет? Не каждому так везет, чтобы о нем беспокоились.
Он посмотрел куда-то вдаль, потом вздохнул.
– Верно подмечено. Прости меня. Я к этому не привык. Однако позволь мне тебя успокоить. Как ни презираю я докторов, мое здоровье превосходно. Что касается отдыха, я искуплю свою вину – при более подходящих обстоятельствах. Возможно, и впрямь небезопасно перегружаться мыслями о том, что случится после моей смерти, но у меня нет выбора. Если бы я доверял Роберту, то посмел бы убедить себя сказать – ну и черт с ним, пусть о н разбирается с делами после моих похорон, почему бы нет? Но я ему не доверяю, вот в чем вопрос.
Он остановился у витрины магазина, дождь струился по его лицу.
– Моя проклятая семья, – вздохнул он. – Конечно, мне не следует говорить так, поскольку ты теперь практически к ней принадлежишь.
– Вовсе нет.
– Ну, не совсем. Проблема в том, что ты наполовину внутри и наполовину снаружи.
– Я наполовину внутри?
– Так я считаю, – твердо сказал он. – Если только ты не собираешься упаковать чемоданы и уйти.
– Я еще даже не вошла.
– Можно считать, что вошла. Или почти.
– Артур, если ты собираешься представить меня своим родным, то я еще не готова.
– Они, вероятно, тоже не готовы. Но в конце концов – ладно, посмотрим. Мне следовало бы показать тебе Кайаву. Прошло много времени, с тех пор, как я сам там был.
