– Поработал на славу, Люк, – вставил Макс. – Доброй ночи!
Люк открыл дверь и, прежде чем выйти, оглянулся. Они сидели вместе: Макс в центре, обняв одной рукой Лили, уютно прислонившуюся к нему, и Роксана на подлокотнике кушетки со сверкающими камнями в руке. Семейный портрет, подумал он. Портрет его семьи. Он задержал свой взгляд на Роксане. Он сделает все, дабы не забыть о том, что она член его семьи.
– Пока, Рокс.
Он захлопнул дверь и пошел к своей комнате на другой стороне коридора. Он знал, что проведет остаток ночи в мыслях о предмете своих желаний, куда более недосягаемых, чем брильянты.
На следующий день Роксана утерла ему нос. После короткой репетиции она вскочила на мотороллер, обхватила талию сидящего на нем красивого блондина, и, радостно взмахнув рукой, растворилась в столь обычном для Парижа бесконечном потоке машин.
– Это еще кто? – спросил Люк. Макс остановился у цветочного лотка, чтобы купить гвоздику для своего лацкана.
– А кого ты имеешь в виду?
– Да этого нахала, с которым Роксана только что умотала.
– А, этот мальчик, – Макс понюхал красный цветок и продел стебель в петлю на лацкане. – Антуан или Алястэр, не помню точно. Студент из Сорбонны. Художник, насколько я знаю.
– И ты разрешаешь ей кататься с незнакомым парнем? Это было возмутительно, невыносимо, неимоверно больно.
– С каким-то французским парнем?
– Роксана знакома с ним, – подчеркнул Макс. Радуясь жизни как таковой, он сделал глубокий вдох. – Когда Лили переоденется, мы, я думаю, сходим пообедать в какое-нибудь симпатичное уличное кафе.
– Как ты можешь думать сейчас о еде? – Люк повернулся к нему, сдерживая желание сжать пальцами его горло. – Твою дочь только что увез какой-то незнакомец. А вдруг это маньяк?
Макс фыркнул, после чего решил выбрать на лотке розы для Лили.
– Роксана с ним идеально справится.
– Он глазел на ее ноги, – прорычал Люк. – Ну что ж, за это его трудно винить. А, вот и Лили. Он преподнес ей розы и отвесил земной поклон, увидев который Лили хихикнула.
Роксана прекрасно провела время. Пикник на природе, запах полевых цветов, французский художник, читавший наизусть стихи под сенью каштана. Ей понравилась эта интермедия, мягкие, трепетные поцелуи, нежный шепот на самом романтичном в мире языке. Она впорхнула в комнату полная мечтаний, с загадочной улыбкой на устах и смеющимися глазами.
– Где тебя черт носит?
Она вскрикнула и попятилась, уставившись на Люка. Он сидел в кресле у окна с бутылкой пива в руке. В пепельнице, что стояла рядом, лежал окурок сигары. Смотрел он так словно хотел убить.
– Черт возьми, Каллахан, напугал меня до смерти. Что ты делаешь у меня в номере?
– Жду, когда ты соизволишь вернуться. Ее сердце снова часто забилось. Она убрала волосы с плеч. Ветер растрепал их во время езды на мотороллере. Люк же подумал, что они выглядят, как волосы женщины, только что вставшей с кровати после долгого и бурного секса. Это был еще один мотив для убийства.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. Еще целый час до ухода в театр.
Она позволила этому сукину сыну целовать себя. Уж он это знал. Сразу по ней увидел. Эти мягкие, припухшие губы, тяжелый взгляд, помятая блузка. Она разрешила ему разложить себя на траве и…
Сама мысль была невыносима. Ему было тяжело, даже когда она гуляла с американскими парнями. Но с французом…
У всякого человека есть предел.
– Хотел бы я знать, что стряслось с твоими мозгами. Отдавала ли ты себе отчет, когда гуляла со льстивым французским подонком по имени Алястэр.
– Я ездила на пикник, – резко бросила она, – и он никакой не льстивый и не подонок. Приятный, умный человек. Художник, – произнесла она таким тоном, словно перчатку бросила. – И, к твоему сведению, его зовут Ален.
– Да мне насрать, как его зовут, – Люк медленно поднялся с кресла. Ему все еще казалось, будто он может себя сдержать. – Больше ты с ним гулять не будешь.
Ошеломленная, она потеряла дар речи, но только на мгновение.
– Черт возьми, да за кого ты себя держишь? – она и двинулась на него, приготовившись ударить в грудь ребром ладони. – Я имею право гулять с кем захочу.
Он схватил ее за запястье и резким движением прижал к себе.
– Черта лысого ты имеешь.
Голова ее вскинулась вверх, глаза сощурились.
– И кто же, ты думаешь, меня остановит? Ты? У тебя, Каллахан, нет права диктовать мне, что я должна делать, а что не должна. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.
– Ну уж нет, – процедил Люк сквозь зубы. Его рука нырнула в ее волосы и сжалась в кулак. Он, казалось, уже не способен был остановиться. Он чувствовал ее запах, смешанный с терпким запахом травы, солнечного света, полевых цветов. Звериная, убийственная ярость охватила его при мысли о том, что кто-то другой был так же близок к ней. Касался ее, чувствовал ее.
– Ты разрешила ему прикасаться к себе руками. Если еще раз так поступишь, убью.
Она могла бы засмеяться или закричать в ответ на эту угрозу, но увидела голую правду в его глазах. Единственным способом побороть подкативший к горлу страх было разозлиться.
– Ты спятил! Если он и прикасался ко мне, то только потому, что я этого хотела. Потому что мне это нравится.
Она знала: сейчас нельзя говорить такое, но не могла задуть огонь точно так же, как Люк не мог удержать его от разгорания.
– И я хочу, чтобы ты немедленно убрал свои руки.
– Хочешь? – голос его был тихим, мягким как шелк. Это еще больше испугало ее, больше, чем его унизительные угрозы. – А может, назовем все это бесплатным уроком? – Он проклинал себя даже в тот момент, когда закрыл ее губы своими.
Она не сопротивлялась. Она вообще не была уверена в том, что дышит. Да и могла ли быть уверена, когда огонь загорелся так быстро, зажигая абсолютно все в ней? Даже мысли. Это совсем, совсем не было похоже на нежные поцелуи художника, на неуклюжие, а порой и развязные объятия парней, с которыми встречалась прежде. Это было что-то грубое, почти звериное, пугающее. Интересно, подумала она, есть ли на свете женщина, которой хотелось бы иных поцелуев.
Их губы слились воедино. Прикосновение щетины, которую он забыл сбрить, лишь усиливало головокружительное ощущение того, что наконец-то она находится в руках мужчины. Нескрываемая агрессивность, рвущаяся наружу страсть, безудержная ярость перетекали от него к ней, воплощаясь в поцелуе, не похожем ни на что иа свете. Этот единственный, потрясающий момент был всем, о чем она могла лишь мечтать.
Все еще сжимая в кулаке ее волосы, он потянул ее голову назад. Если ему суждено было сегодня отправиться в преисподнюю, то он по крайней мере мог сказать, что не зря прожил жизнь, если в ней был такой момент. Он не думал, не осмелился подумать об этом, и все же ввел свой язык в пространство между раскрытыми губами и полностью растворился в ней.
Она была его мечтой, больше, чем мечтой. Нежная, сильная, сексуальная. Она быстро и бурно отреагировала, издав протяжный стон. Ее тело напряглось и задрожало в его объятиях, ее губы ответили страстью на столь же сильную, горячую страсть, и слились с его губами, успев прошептать его имя. Он поглотил ее стон, как голодный крошку хлеба.
Он отчаянно жаждал повалить ее на кровать. Разорвать на ней одежду и вонзиться в нее. Дойди до ее реберной дуги, когда она сомкнется вокруг него. Он с трудом дышал – настолько сильно было его желание.
Ему казалось, будто его посадили в ящик, заколотили и теперь он задыхается внутри. Сердце и легкие, казалось, вот-вот лопнут. Он уже не контролировал их. Не контролировал ничего…
