Элисон:
– Моя невестка воровка и интриганка.
С этими словами она закачала головой и, казалось, собралась удалиться, поэтому Элисон осмелилась спросить:
– Тогда почему вы живёте вместе?
Голова старой леди взметнулась так быстро, что Элисон пришлось сдержать улыбку, когда аккуратная укладка из волос слегка закачалась.
– Вы дерзкая молодая женщина, – проговорила она.
– Мадам, она лишь…
– Да, да, знаю, Бек. Помолчи! И не говори, что я получила то, на что напрашивалась. Я знаю. Знаю. Всё в порядке.
Она наклонилась к девушке и продолжила сентиментальным тоном:
– Вы спрашиваете, почему я и моя невестка живем вместе. Что ж, я скажу вам. Теперь уже не имеет значения; все знают… Когда мой сын женился на этой женщине двадцать лет назад, я выгнала его и с тех пор больше не видела, – голос её задрожал. – И теперь уже никогда не увижу, потому что он умер два года назад.
Элисон молчала. Бек похлопала свою хозяйку по плечу и сказала:
– Успокойтесь. Не терзайте себя.
– Мой муж был глупцом, добродушным глупцом. И что же он сделал, когда умер в прошлом году? Оставил все своему внуку, потребовав, чтобы тот жил здесь. И он приехал; но его воспитывала его дорогая мамаша, и он притащил ее за собой. Что я могу сделать?
Женщина раскинула руки и, издав старческий смешок, добавила.
– Но мадам получила неприятный сюрприз вместе с наследством в виде закладной в Английском Банке. Они не могут продать землю, пока я жива, и даже те деньги, что они получили бы за неё на сегодняшний день, не покрыли бы долга.
Снова прозвучал смешок.
– И знаете, моя дорогая, – тон и манера старой леди снова изменились; она сжала руки Элисон и заговорила с ней как со старым другом. – Посмотрите, что они сделали, пока я была в больнице. Они отправили меня туда в надежде, что я не выкарабкаюсь. Но я жива, не так ли?
Не дожидаясь, пока Элисон ответит, она продолжила срывающимся на рыдания голосом.
– Они были так уверены, что я умру, что разорили мою комнату. Они продали моё бюро… О, моё бюро.
Жёлтые волосы слегка закачались, когда женщина закивала головой.
– Но дело не в самом бюро, а в том, что было внутри, не так ли, Беки?
Бек ответила похлопыванием и ласковым успокаивающим бормотанием. Поведение миссис Гордон-Платт снова изменилось; сузив глаза, она воскликнула:
– Вы говорите, что торгуете?
– Да.
– Вы ведь вращаетесь в этой сфере?
– Да. Да.
– Вы ходите на все распродажи?
– Нет. Нет, только на те, где есть что-то достойное внимания, что мы можем продать.
– Вы могли видеть моё бюро. О, моё бюро.
Лицо женщины было мокрым от слёз, и Бек, тоже сморщившись, пробормотала:
– Мадам, вы только расстраиваете себя. Вы ничего не можете сделать. Смиритесь. Смиритесь.
– Да, да, уже слишком поздно беспокоиться. Я устала, Бек. Слишком много всего на меня свалилось. Дай мне свою руку.
Это было всё, что горничная могла сделать, чтобы поставить старую женщину на ноги. Но когда Элисон поспешила помочь, она категорически отказалась:
– Всё в порядке, мисс, я справлюсь. Мадам в порядке.
Элисон стояла, беспомощно наблюдая, как две женщины, неуклюже шаркая ногами, покидают комнату. И трудно было сказать, кто на ком опирается.
Что ей теперь делать? Она полагала, что пора вернуться домой. Девушка оглядела огромную уродливую комнату. То, что подобные семьи были вынуждены заканчивать таким образом, было достойно жалости. Элисон любила старые дома, старые семьи. Её взгляд упал на стул с высокой спинкой, обитой вельветом тёмно-серого цвета, хотя углы свидетельствовали, что некогда он был красным, и странное чувство появилось у неё… Этот стул был ей знаком; она уже видела его раньше. Разумом девушка понимала, что глупо так думать; невозможно, чтобы она видела его, если никогда не бывала в этом доме. Но в то же время она знала, что видела…
Элисон повернулась к открытой двери, в которую только что вышли две престарелые женщины, и поняла, что их тоже уже видела, и подумала: «Давай-ка убираться из этого места. Ты бредишь… или твоё воображение слишком разгулялось. Ты никак не могла видеть их раньше… или этот стул.»
