— Знакомый без значения.
— И ты назначала встречи, чтобы поговорить о бессмертии души?
— Принимай, как хочешь.
— Принимаю, как ты хочешь. Но не понимаю, почему ты отказываешь мне в квартире?
— Нет, ну ты действительно зануда. И тупой ко всему прочему. Ты что, думаешь: стала бы я мотаться по улице, да еще с тобой — не с другим кем, а с таким, как ты, — если бы у меня действительно было куда идти? Но послушай, дуралей: хоть я и не хнычу и не говорю о крахе, положение у меня — точь-в-точь, как у тебя. У меня нет денег, нет и квартиры, или, вернее, квартира есть, но я не могу туда войти, не уладив один маленький счет…
— Могла бы и раньше об этом сказать.
— Раньше или позже — какая разница?
— Ты стыдишься своей бедности. Бедная, но гордая девушка.
— Ничего я не стыжусь. Просто не люблю нюни распускать, как ты. Только устаешь без толку.
— Не говори мне про усталость, а то ноги у меня начинают болеть вдвое сильнее. Знаешь, если б мне предложили выбрать одно-единственное из всех благ, я бы выбрал светлую комнату с мягкой постелью и бутылкой «кальвадоса».
— Это уже три блага. Ты просто ненасытен, Робер.
Они оказались перед Оперой. Кафе при «Гранд-Отеле» было еще открыто. В свете, падавшем из широких витрин, официанты в белых смокингах разносили закрытые крышками серебряные блюда.
— Могли бы перекусить, — предложила Mарианна, когда они проходили мимо.
— Ты с ума сошла. Один ужин при самом скромном аппетите стоит здесь шестьдесят франков.
— Я не говорю: здесь.
— Да хоть где.
— Хоть где мы можем взять по бутерброду с пивом, если твои пять франков — действительно реальность, а не наглая ложь.
Робер сунул руку в карман — словно желая убедиться, что монеты действительно там, — но не ответил.
Они свернули на Рю-Комартен и зашли в какое-то маленькое кафе, где истратили деньги по плану Mарианны.
— Да, вот если бы нам сейчас и пятнадцать франков за гостиницу найти, то все проблемы на этот день были бы решены, — заметил Робер, допив свое пиво.
Он достал пачку «Голуаз», чтоб закурить, и выругался:
— Пусто!
Марианна досадливо вздохнула.
— А я-то на твои сигареты расчитывала. Ты только в галлюцинациях и силен: «Вот если бы это…», «Да кабы мне предложили то»… Если б вовремя проверил, обошлись бы и без пива.
— Не говори мне, а то я взбешусь. Мог бы поспать и в лесу. Мог бы и не спать. Мог бы даже идти дальше, если бы только были сигареты…
— Встаем! — прервала его она. — Ты и правда одни глупости творишь.
Они вышли и вновь зашагали по бульвару, а потом свернули на Рю-дё-Сез.
— Куда ты меня ведешь? — спросил Робер.
— Обожди здесь.
Она направилась к углу, где стояли две женщины, приостановилась, обменялась с ними несколькими словами, потом исчезла в другой улочке.
Робер прислонился к стене, но легче ему от этого не стало. Он достал носовой платок, постелил на бордюр и сел.
«Если бы мне предложили выбрать одно… Mарианна опять бы сказала, что у меня галлюцинации. Она не знает, она не понимает, что так легче проходит время…. Что после того, как проскитался годы и тысячи километров по этому городу, а не смог добиться ничего, ничего реального, то незаметно привыкаешь к галлюцинациям!»
Робер оперся руками о колени и подпер голову.
«Итак, на чем мы остановились?… Если бы я мог выбрать одно… Что бы я выбрал, в самом деле, если бы мог выбрать одно… Mарианну без сигарет… Или сигареты без Марианны… Трудный вопрос…»
— …да ты спишь! Спит, кавалер, пока я тут с ног сбилась, запасы ему разыскивая.
Робер действительно задремал.
— На, держи!
Марианна подала ему сигарету — немного помятую, но целую. Он зажег ее, жадно вдохнул дым, потом опомнился:
— Это что — всё?
— И деньги на одну пачку. Тебе что, мало?
— Да я ничего не говорю. У проституток взаймы взяла?
— Да. И сигарету, которую ты куришь, тоже. Можешь выбросить.
Робер не ответил. Они снова вышли на бульвар и отправились к «Mагдалине». Церковь темнела в глубине — огромная и мрачная, напоминающая своими тяжелыми колоннами не церковь, а языческий храм.
— Вот, значит, в чем дело, — словно про себя сказал Робер. — Это — твое ремесло. Как я раньше не догадался.
— Не угадал.
— Да, да, это — твое ремесло. Поэтому, значит, ты и вертишься тут, в этом квартале. «Святая Mагдалина». Библейская блудница. Покровительница.
— Не угадал, говорю тебе.
— Да ты что, за идиота меня принимаешь? С чего это какая-нибудь проститутка в сумку к себе полезть соизволит, если ты ей не коллега?
— По твоей логике нельзя знать ни одной уличной женщины, если ты сама не уличная женщина…
— Именно так.
— Послушай, дурень, а ты разве не знаком с массой людей в этом городе, не входя непременно в гильдию каждого из них?
— Это — другое дело. Не увертывайся, Марианна.
— Впрочем, у меня нет ни малейшего намерения тебя разубеждать. Продолжай себе думать, что я уличная, и отшатнись от меня.
— Не вижу связи. Я не говорил, что если это — твое ремесло, то я отшатнусь. Просто хотелось выяснить подробность.
— Для тебя это — подробность?
— Да, более или менее. Допустим, что нет. Но ведь не станешь же ты утверждать, что все эти годы оставалась при одном-единственном мужчине, а не сменила их хотя бы несколько. Значит, вопрос лишь в количестве.
— Ты циник, Робер. Вот ты кто.
— Нет, я просто человек без иллюзий.
Кафе на углу Рю-Руаяль было еще открыто.
— Возьмем сигарет, — предложил он.
— Даже на шлюхские деньги?
— Почему нет. Деньги, говорят, не пахнут.
Марианна сделала гримасу в смысле «ты мне противен» и вошла в заведение.
«В сущности, деньги проституток пахнут. Но это — запах любых женских денег, которые лежат в надушенных сумках. Смешанный запах нечистоты и духов. Значит, разница лишь в качестве духов.»
Марианна зажгла сигарету и подала ему пачку. Робер тоже закурил и вернул пачку ей.
— Оставь у себя. А то будешь просить постоянно…
— Нет, пусть у тебя будут. Так на дольше хватит. Двадцать сигарет — не так уж много, когда они есть. У нас еще вся ночь впереди.
