берём, что ль?
- Ну и чью? - оглядывалась Бронислава.
- Долго Колюня-то выбирал, беда! Скольких перебрал! И девок, и баб! - рассудительно кричал старик Струков на всю улицу, размахивая руками. - Не счесть!
- Ладно, дядь Паш. Чего ж теперь, - сократила разговор Бронислава, поглядывая через плечо на калитку Козиных. - Ты не забыл, куда бежал?
Но старик не унимался и кричал всё громче и охотней:
- ...Уж как выбирал! И та не по нём, и та не по нём! То велика, то мала, то лохмата, то гола! Горе, Бронь... А уж теперь конец: напоролся, видать, и он - на трескучу траву, наш Колюнюшка, раскрасавец-то наш. Прям гора с плеч - дождалися: напоролся!.. Свадьба на той неделе, Бронь! А ты приходи! Без тебя что за гулянка? Приходи, дочка.
- Ладно... Я, может, с мужем приду, - рассеянно пообещала Бронислава.
- А ничего, что одна! - широко улыбнулся Струков беззубым ртом. - Вот одна и придёшь!
Он посмотрел ещё со старческой лаской, как Бронислава кивает ему, потом пробежал трусцой несколько шагов. Однако обернулся и добавил, радостно показывая на уши обеими рукавицами:
- Совсем не слышу!.. Во сне только - слух весь открывается. Петушки вроде молоденькие всю ночь поют. Слушаю... А так - глухарь я теперь, Бронь! Ну, чего Витюшка-то ваш пишет?
Бронислава рассмеялась и махнула рукой:
- ...Ступай, дядя Паш!
- А и ладно, - охотно согласился старик.
Он двинулся дальше мелкой трусцой, оставляя на припорошенной дороге следы подшитых валенок. И Бронислава, постояв, пошла за ним потихоньку, глядя на отпечатки стариковских подошв.
Был бы хоть старик не глухой... Она бы сейчас стояла и рассказывала бы ему про своего Витька долго- долго! А Кеша, поравнявшись с ними, ждал бы на морозе, пока не посинел, представляла она. И пускай бы слушал волей-неволей. Про то, как остригли наголо Витька, и как сидел он, значит, первый раз в солдатской столовке, вот бы про что она рассказала!
А старшак там один зашёл, одетый - весь не по уставу. И с воротом расстёгнутым, и с бляхой, которая висит не знай прям на каком переднем месте. И вот этот старшак за спинами молоденьких солдатиков, значит, проходит, и всем кручёные щелбаны в стриженые затылки кряду лепит: весело ему! Все новички, значит, со слезами, а терпят: куда деваться? А как только этот самый старшак Витька щёлкнул, тут и кашу, огненную прям, в алюминиевых мисках подали. Ладно...
Бронислава и не заметила, как мысленно стала рассказывать всё вовсе не старику Струкову, а Макарушке. И Макрушка будто уже смеялся перед ней одобрительно, сдвинув волчью шапку на затылок. Сел, значит, старшак за другой стол, раскорячился - довольный! А Витёк к нему со своей кашей подошёл да всю полную миску на голову старшаку и надел!.. Уж как тот прыгал по столовке, в каше в горячей весь, весь слепой! Уж как плевался да грозился! И 'ты у меня живой не будешь!', и 'убью суку, порешу!' Вот так он прыгал, скакал, пока столы со слепу не разнёс. А над старшаком-то все - смеются... И уж больше Витька капли никто не трогал никогда, в части ихой.
'За меня, мама, не беспокойся, - в последнем письме пишет. - Ты всё спрашиваешь, как старшак. Мы с ним давно друзья стали. А за слабых я заступаюсь. Ещё разок с ним только, со старшаком, сцепились. Цапнулись из-за татарина одного, кликуха - Гололобый. Старшак у него пакет с курагой отобрал, а потом объеденными косточками в татарина стрелял. А так - ничего! Моя горка вышла'... Вот бы Бронислава про это Макарушке рассказала. Он бы посмеялся. А Кеша бы послушал, на морозе-то. Небось, живо на ус-то бы намотал! Поприжался бы сразу...
Он что же думает? Бронислава, она ведь не безродная какая! И Антон, это он без Витька Кешу терпит. А с Витьком-то они вдвоём - ого! Живо под микитки-то натычут. С ними ведь с двоими, шутки-то плохие... Вот вернётся Витёк, и всё: живи по путёвому, друг ты разлюбезный. А не нравится - вот Бог, а вот - порог. Ступай к своим керосинкам.
Однако мысли её не понравились вскоре ей же самой.
- Да что же я сама-то? - вслух сказала она себе, опомнившись. - Немощная что ль какая? Да у меня Кочкин пятьдесят шестой размер носил, и то пятый угол вон как два раза искал!.. А тут - не справлюся что ли?
Оглянувшись на козинский дом ещё раз, она прищурилась и поразмышляла, приплясывая от мороза, подождать ей Кешу или не надо. И тут же поняла: нет, хорошо, что про Витька она никому при Кеше не рассказывала. А то напугала бы раньше время!.. Так оно даже лучше, конечно.
- Привыкай, привыкай пока, - бормотала она. - Ничего! Поглядим ещё, какая тебе дороже будет: эта, городская кошёлка, всякой всячиной набитая, или кто.
Там, где улица разделялась на две - к вокзалу и к мосту, - Бронислава, прихватив свежего снега с обочины, утёрлась им крепко-накрепко. И её даже передёрнуло.
- Это что у меня сколько сору в голове? После разговоров ихних, в козинском-то дому?.. Прям, в груди тошнёхонько.
А когда проморгалась от талой воды, то увидала, что воздух кругом стал ещё синей от мороза. Ранетки и облепиховые кусты за заборами стояли тихие и напыженные, будто в крахмальных жёстких кружевах. И всё бело было кругом, всё - в колючем инее: и ворота, и столбы, и провода.
- Гляди-ка, зима-то - разневестилась прям! - ахнула Бронислава. - Ой, чисто, бело на свете! Батюшки- светы, праздник кругом.
Только новенький городской киоск, появившийся на развилке два дня назад, чернел перед нею - он был закопчён до неузнаваемости и уже не работал. Огромный амбарный замок висел на щите, опущенном на окно. Какая-то торопливая крупная надпись белела на боковой его стенке. И Бронислава не поленилась: зашла с той стороны - посмотреть. Там белая краска переходила в серую - 'Не жги киоск! Зайди к хозяину!!!!!' И ещё, помельче, было приписано: 'В гостиницу'.
- Щас, - рассмеялась она. - Так он и разбежался. Тот, который подожёг. Нашли дурака. Ну, умора.
Облокотившись на штакетник, из соседнего двора, через улицу, на надпись смотрела Любаня, в белом полушубке и в цветастом платке.
- Собралась что ль куда? - спросила её Бронислава.
- Да так. Гостей провожала.
- Не Ивана Коробейникова, поди?
- Не Ивана, - покачала головой Любаня. - Ивану что? Ему бы только песни со мной на два голоса петь да с мальчишками чужими возиться. У самих-то - девчоночка одна... Ну, посидел разок да другой. По два дня кряду. Передохнул от Зинки в выходные, а вертаться надо. Девчоночка там больно махонькая, Бронь. Беленькая... Хватит уж людей-то смешить..
- Батюшки-светы! А я думала, он к тебе от Зинаиды по-правдышному ходит. Ты прости, я про тебя так ведь думала.
- Ничего, не ты одна, Бронь. Прощаю.
- Ой! - вскрикнула Бронислава, догадавшись, и прикрыла рот варежкой. - Не от тебя ли дядя Паша-то сейчас бёг?
- Ага. Все Струковы были. Впятером.
- Так ты - за Колюню, значит...
Любаня покивала.
- А про моего-то - слыхала? - осведомилась Бронислава.
- Ну...
Чтоб не сглазить чужое, неокрепшее, счастье, Любаня ни слова не сказала больше Брониславе про её замужество. А Бронислава, из признательности, не стала расспрашивать про любанину свадьбу, тоже - чтоб не сглазить, а заговорила про постороннее.
- Эти-то - совсем безголовые, - махнула Бронислава на закопчённый киоск. - Нашли, куда соваться!.. А кто же это их к нам впустил?
- Да говорят, власти в крае так распорядилися. Велели, чтоб они торговали здесь, мужик один да баба, в гостинице которые живут...
- Пизтнесмен с пизтнесменкой, значит, - понимающе кивнула Бронислава. - Пристроилися.
