Одиссей поежился вспомнив пернатые габариты и нехотя полез на яйцо. Потом эта задача его увлекла…
Падая с яйца очередной раз, Одиссей заметил (благо уже совсем рассвело) скромно расположившихся немного поодаль зрителей. Зрителей было двое. Один, мрачного вида сенбернар, давно перешагнувший рубеж, когда каждый щенок вызывает только умиление, отрешенно взирающий на тщетность Одиссеевых усилий внести свою лепту в увеличенье поголовья пернатых и прочих яйценесущих. А второй, вертлявый, явно помоложе, — то ли коккер-спаниель, то ли вообще личность с темным прошлым и якобы утерянной родословной.
— Нет, ты только посмотри! Птица «Щекотун Слоновый» себе нового нашла… Я же говорил, что он не разумен! — радостно заявил спаниель и вильнул пару раз облезлым хвостом.
Сенбернар брезгливо поморщился и нехотя буркнул:
— А может в нем проснулся материнский инстинкт…
Одиссей, который только что наконец оседлал неукротимое яйцо, хотел было достойно ответить, но побоялся утратить с таким трудом достигнутое status quo и лишь свирепо зыркнул исподлобья.
— Ты хотел сказать отцовский? — спросил спаниель с юношеской непосредственностью и безумным огнем в глазах.
— Отцовский — это у Щекотунчика, вишь вся в делах и заботах, даже яйцо некогда высидеть! А у… этого — ярко выраженный материнский.
— А у инкубатора тоже материнский? — победно задрав хвост осклабился молодой, но очень ранний спаниель.
— Тебе виднее, — спокойно парировал сенбернар и демонстративно зевнул.
Спаниель от неожиданности даже встал в охотничью стойку, но чем возразить все равно не нашел и по инерции вильнул хвостом.
— У меня просто хорошо развитое чувство долга… — подал сдавленный голос долго молчавший Одиссей, но почувствовал, что все равно соскальзывает с яйца и торопливо выкрикнул:
— Отдадим все силы на увеличение поголовья птицы…
В этот момент Одиссей гулко шлепнулся на землю, но вещание не прекратил:
— А так же: крупного и мелкого, рогатого и безрогого, мясо-молочного и шерстеперьевого, яйцекладущего и живородящего, а так же сумчатого и всего прочего… скота!!! Ведь что такое, скажем, шерсть или перо для народного хозяйства, взятое в известное время и оставленное в нужном месте? Или чешуя?
— Что это с ним?! — испуганно спросил спаниель.
— Или, скажем, яйцо? — не унимался разбушевавшийся Одиссей. — Давайте хором скажем: яй-цо!!! Кстати, меня всегда тревожила проблема выеденного яйца. Кто в конце концов его все таки выел? В то время, когда вся страна, страницу за страницей, что-то вписывает в Славную Летопись, находятся еще такие, которые не только не вписывают, а как раз наоборот, — норовят побольше списать и уписать списанное, которое до них вписали, но не успели даже описать, другие, по иному поводу в другом месте в другое время и — в ином пространстве… Или вот чешуя. Чешу я! Почему я?! Ну а кто же, если не я? Может — ты?!! — и Одиссей неэстетично ткнул пальцем в сторону спаниеля, от чего тот вздрогнул, поджал хвост и очень быстро ответил:
— Нет.
— Яйцо, — уверенно сказал сенбернар и даже слегка оживился, а в ответ на затравленный взгляд своего соплеменника добавил: — Я в порядке. Но надо срочно рвать когти! Яйцо-то не Щекотунчика Слонового, а Словоблудника Декларативного, и, по моему, сейчас что-то вылупиться!!!
— Да бог с ней, с чешуей! Но доколе?! Я вас спрашиваю: ДОКОЛЕ? — грозно вопрошал им вслед Одиссей и грозил перстом.
12
Поверхность яйца пошла живописными трещинами, из яичных недр повалил сизый дым, потом скорлупа лопнула, и над осколками в небо взвился сизый грибок удушливого ядовитого газа, действие которого уже испытал на себе Одиссей.
Глаза у Одиссея вылезли из орбит, на шее вздулась синяя жила, тело судорожно вытянулось, а правая рука взметнулась к небу:
— За Светлое Будущее… ноги повыдергаю!!! По проззззьбе трррудящихся! Едыногласно!!! Пух и перья!!! Чешуя!!! Чешу-я!!! Че-шу-я!!!
Раздалось надсадное гудение и сверху тяжело спикировала (хотя никогда в жизни не была спикером) птица Щекотунчик Слоновый, сопя и отдуваясь как после бани, при этом, в клюве она держала не что- нибудь, а спецагента службы ТГБ Геракла, или для особо близких друзей — друга же Тарика.
Трепетом своих несерьезных крыльев птица Щекотунчик все же разогнала дурманящие испарения сопровождавшие процесс вылупления Словоблудника Декларативного. Одиссей пришел в себя, но тем ни менее, оставался как бы не в себе.
— У-у-у-у!!! Мой птенчик! А я тебе червячка раздобыла, — паровозно прогудела птица Щекотунчик. — Заморим червячка?
«Я тебе заморю!» — свирепо подумал Одиссей, готовясь к решительным действиям.
Словоблудник Декларативный уныло стоял на трех хилых лапках, слегка покачиваясь на сквозняке и мрачно косился на неподвижного «червячка».
— Небось не свежий? — угрюмо осведомился пессимистически настроенный птенчик и брезгливо потрогал Тарика третьей лапкой.
— Как не свежий? Как не свежий? — заквохтала заботливая птица Щекотунчик. — Только что бегал.
— Ничего не умеем, — саркастически хмыкнул птенчик. — Вроде и продукт ничего, а подать… Ни тебе целлофанового пакетика, ни тебе этикеточки. Никакого дизайна! Ну как теперь определить его энергетическую ценность в калориях?
— Да пусть хоть в джоулях-ленцах! Нам то что? Лишь бы свеженький был! — закудахтала снова птица Щекотунчик. — А ведь только что бегал!!!
— Эх, мамаша! — вздохнул птенчик. — Где же ваша гуманность?
— Так я что? Я ничего! Может он сам так хотел…
— Я не об этом! — разозлился привередливый птенец. — Как же вы, маманя, можете предлагать ребенку непроверенный продукт? А вдруг он всю жизнь питался одними нитратами или вообще, — источник радиоактивного загрязнения! Я уже не говорю про СПИД…
— Так ты же его кушать будешь, а не анализы брать!
«Все, пора!» — решил Одиссей и смело сделал шаг вперед:
— Я бы не советовал его есть!
— Это еще почему? — тут же возмутился птенчик из юношеского чувства противоречия.
— А он — ядовит!
— А мы его специями, специями, да травками всякими лечебными приправим, а по-первой в уксусе вымочим… — заворковала сердобольная птица Щекотунчик Слоновый, приплясывая с соответствующей грацией. — Чай не потравимся?!
— Но ведь это абсурд!!!
— Вымачивать в уксусе?
— И в уксусе тоже.
— А в чем же вымачивать? Ведь без приправ он же будет совсем пресным.
— Маманя, что вы с ним антимонии разводите? Клюньте-ка его в темечко, — и у нас сегодня будет обед из двух блюд.
— Между прочим, юноша! Я принял посильное участие в вашей судьбе, еще когда вы, были, собственно говоря, яйцом!
— Тоже мне еще папаша выискался.
— Напрасно сынок. В темечко мы его конечно завсегда клюнуть можем, но оскорблять человека, — не надо.
— Какой же он человек? Одно слово… гуманоид.
