Коридор

тебя Максима, чтоб не везти ребенка в тяжелые климатические условия, ты отказалась взять родного правнука… И пока ты не сообщишь мне, что окончательно прекратила отно­шения с этой б… я тебе больше писать не буду. Комнату нашу можешь сдать, Роман пусть живет у отца – там его жилплощадь. Целую. Таня».

– Ну и ладно! – Ромка хотел разорвать открытку, но уж больно красивый негр с перьями скалил зубы, бро­сил на стол. – Черт с ними! Что, мы без ее денег не про­живем? Делов-то!.. Ты, главное, не переживай, мура это все… А Светка… Она что, правда ворует у тебя?

– Ромочка, ты на работу опоздаешь, – засуетилась Липа. – Вечером придешь

– я тебе… Поговорим^ вече­ром…

– Э-э, ребята… – присвистнул Ромка, надевая плащ. – Эвон какие дела-то… Ладно, побежал! Но ты не бери в голову! Ясно! – Он чмокнул Липу в щеку. – Да! Вот десятку те-бе разменял рублями, как просила.

Ромка ушел. Липа сняла с сундука коробку с котом, подняла крышку: иконы в сундуке не было. Не было и отцовского «Устава» с бронзовыми пряжками.

– Сволочь-то какая… – пробормотала Липа, захло­пывая сундук. – Дочь называется!..

Липа сидела на табуреточке у приоткрытой – на од­ной цепочке – двери и ругала дочь Люсю. Вслух, громко.

– Что случилось, Олимпиада Михайловна? – состра­дающим голосом спросила Светка над Липиной головой.

– А! – отмахнулась Липа, снимая дверь с цепочки. – Проходи.

– Мне позвонить надо. Можно? – прощебетала Светка.

Липа кивнула, чихнув при этом от ненавистной Свет-киной едкой косметики или парфюмерии, чем она там ма­жется день и ночь.

Светка влетела в комнату, прикрыв дверь перед самым Липиным носом, намекая ей, что заходить в комнату, по­ка она говорит по телефону, не нужно.

Липа пожала плечами; но в то же время Светлану тоже можно понять: женщина молодая, у нее могут быть свои личные разговоры, мало ли… Липа полезла за папиросами, хотя курила только что.

Светка появилась на этаже несколько лет назад, ког­да в доме жили давно уже одни старухи. Молодые по-лучили квартиры, старики поумирали в основном, а старухи зажились.

Татара с семьей въехала по лимиту на место Аси Ти-ховны, а Светке предоставили квартиру, в которой рань­ше жили Дуся-лифтерша и Грыжа. Тогда у нее было только трое детей На двоих старших она получала боль­шие алименты от военного водолаза, а третий же ребенок доходов не приносил. В Басманном Светка спешно роди­ла четвертого – Стасика от молоденького летчика, слу­жившего под Москвой. Светка приперла его к стенке и пообещала испоганить карьеру, если он не оформит от­цовство. Липа всячески содействовала справедливым тре­бованиям Светки: писала прошения в часть и вела пере­говоры с самим летчиком «папой Колей» в качестве по­средника. Стасик стал носить фамилию летчика, а Светка соответственно получать очередные алименты. За это Светка разрешала Николаю навещать ее в свободные от полетов дни. А в свободные от Николая дни Светку наве­щали другие, потому что Светка твердо решила стать ма­терью- героиней и получить пятикомнатную квартиру в хорошем районе. В данное время у нее был только пятый грудной ребеночек, законный, от монтажника-верхолаза, который, засуженный Светкой, с горя уехал в Уренгой, откуда она получала алименты почти такие же большие, как от военного водолаза.

Старухи в доме неоднократно писали на нее заявле­ния: в районе, в райисполком и даже в Комитет советских женщин.

Приходили комиссии. Комиссия – ради бога. В квар­тирке у Светки всегда было чисто, даже нарядно: пиани­но, цветной телевор, рядом с книжными полками – две иконы.

В соседней комнате – имеется письменный стол для занятия уроками. Старшая девочка учится кроме простой школы еще и в музыкальной.

Светка была бы для Липы идеалом женщины-матери, но вот мужчины… Комиссиям Липа всегда свидетельст­вовала, что никаких мужчин у Светки нет и в помине, но, к сожалению, она знала, что это не так. Разумеется, ни про какую «проститутку» Липа и слышать не желала и на этой почве уже испортила отношения со всеми старухами.

Светка помогала Липе: относила белье в прачечную, покупала по мелочи продукты. Липа давала ей не боль­ше рубля: сдачу Светка все равно не вернет. Деньги при ней Липа старалась не доставать; один раз Светка заме­тила, куда Липа убрала пенсию, и в старой сумочке, спрятанной позади лекарств в шкафу, стало на десять рублей меньше. Теперь Липа убирала пенсию в чемодан, под белье, а чемодан далеко под кровать. Ничего другого предосудительного за Светкой не числилось. Правда, когда Люся подарила ей на восьмидесятилетие две пары теплых штанов, штаны тут же исчезли. Но Липа разумно рассудила, что тут Светка ни при чем: зачем молодой ин­тересной женщине старушечье трико пятьдесят второго размера? А что Татара уверяла потом, что Светка пред­лагала ей две пары штанов за полцены, так ведь чего люди со зла не скажут!..

…Липа затушила папиросу и встала, справедливо ре­шив, что для интимных разговоров у Светки было вполне достаточно времени. Она толкнула дверь в комнату. Свет­ка заканчивала разг

– Что это у тебя на шее? – озабоченно спросила Ли­па, заметив, как Светка неловко прижимает голову к пле­чу. Светка захихикала, а Липа покачала головой: – Светлана, должна тебе сказать как женщина женщине: в шею целуют только проституток.

– Да Колька такой дурак, я прям не знаю…

– Возьми в шкафу пудру и присыпь на крем. Нельзя гак ходить. Ты себя компроментируешь. Стасик мне ска­зал, к тебе сегодня Борис придет? Почему ты не хочешь за него выйти? Такой интересный мужчина!

– Я еще подумаю, Олимпиада Михайловна, – ответи­ла Светка, запудривая шею.

– Светлана, я тебе еще один выговор хочу сделать. Почему ты до сих пор не вставишь себе передний зуб? Надо серьезнее, Светлана. Ты – мать. Тебе надо замуж!

– Давайте, Олимпиада Михайловна, я за вашего Ро-мочку выйду? – Светка запустила руку за шею под во­лосы и, мельком взглянув в зеркало, встряхнула распу­щенными по спине белокурыми волосами, тонированны­ми фиолетовыми чернилами. – У?

– Подожди, подожди… Как «за Ромочку»? Ты же… А он ведь… Светлана, что ты говоришь такое!.. У меня так опять понос поднимется… от волнения.

– Вы подумайте, Олимпиада Михайловна, а я пойду пока, а то Борька все пиво выдует… Липа постучала пальцем по столу:

– Учти, Светлана, алкоголь снижает мужские потен­ции…

– Ему снишь!! Побежала. Ромочке мое предло­жение замуж передайте.

– Хм, – сказала Липа, поправив за Светкой сбитый коврик у порога. – А почему бы и нет! Хорошие, воспи­танные дети, привлекательная жена, получит большую квартиру… Хм… Тем более – Танька Алжира вернет­ся, где он жить будет?..

Липа достала Танину открытку, нет, не ошиблась: под мышкой у негра, где речь шла о Светке, мокрым каран­дашом (так Липа называла фломастер) была выведена жирная буква «б» с многоточием.

Липа взволнованно заходила по комнате, попыхивая папиросой, чего с ней никогда не случалось: курить на ходу женщине непристойно. Затем придвинула телефон, набрала н

– Ромочка, я вот чего все-таки решила, привези ко мне нотариуса. Что?.. Они обязаны к престарелым, я уз­навала. Зачем, зачем! Нужно. Завещание хочу соста­вить. Ничего смешного здесь нет!.. И кота, будь добр, обязательно сегодня похорони.

К приезду нотариуса Липа навела в квартире мара­фет: Татара вымыла пол, окна. Липа застелила стол нарядной клеенкой – подарок Тани Алжира.

Конечно, она могла бы прекрасно добраться до но­тариальной конторы сама, но она пять лет назад объя­вила, что на улицу не выходит и не выйдет, и отступать­ся от своего решения не желала.

В черном платье с брошью – горный хрусталь – Ли­па ожидала нотариуса.

Наконец раздался короткий звонок.

– Открыто, открыто! – поднимаясь с дивана, закри­чала Липа.

В передней стоял молодой военный, усердно вытирая ноги.

– Здравствуйте, – сказала Липа. – А где же Ро­мочка?

– Извините, – покраснел военный. – Лев Александ­рович Цыпин здесь проживает?