своего рождения от определённых родителей права на высшую государственную власть в России, в сочетании с тем, что мальчик — воспреемник-носитель духовного наследия государева рода Романовых, а также и духовного наследия немецкой Гессенской династии герцогов (откуда происходила Александра Федоровна) и царствующей династии Великобритании [122].
Поэтому, чтобы выработать мнение о том, насколько специфика мейоза в организме Александры Федоровны представляет собой «слепую случайность» (в том смысле, что она беспричинна и бесцельна), а насколько обусловлена прошлым и устремленностью в будущее (причем не только России), необходимо выявить существо этого духовного наследия на фоне событий конца XIX — начала ХХ веков.
Начнем с того, что сын королевы Виктории — английский король Эдуард VII (на престоле с 1901 по 1910 г.) — не унаследовал от матери больного гена (мейоз в организме Виктории свершился так, что погибли гаплоидные клетки с больными хромосомами «X»), вследствие чего царствующая ветвь британской королевской семьи не пострадала от гемофилии (из мужчин был болен только брат Эдуарда VII — Леопольд, женатый на Елене Вальдекской и умерший молодым, а его потомки не принадлежат к царствующей ветви семьи). Пострадавшими оказались исключительно императорские фамилии противников Великобритании: Романовых (цесаревич Алексей Николаевич) и Гогенцоллернов (внуки императора Вильгельма II, от брака его сына принца Генриха Прусского с Иреной — родной сестрой Александры Федоровны; хотя сам Вильгельм II был женат на дочери королевы Виктории, но его детей болезнь не поразила). А кроме них пострадавшими оказались еще некоторые герцогские дома Германии и королевская династия Испании (трое из пяти сыновей Альфонса XIII) [123], которая к тому времени перестала входить в разряд «великих держав».
Таким образом дочери королевы Виктории сыграли фактически роль генетического оружия, способствующего уничтожению царствующих родoв в империях — противниках и конкурентах Великобритании в деле построения глобальной империи. Теперь обратимся к российской веточке этого процесса борьбы великобританского имперского эгрегора за свое доминирование в мире через династические браки.
Александру Федоровну при жизни российская омасонившаяся пишущая и сплетничающая «интеллигенция» постоянно обвиняла в оказании прогерманского влияния на политику Николая II. Эту ахинею одни многократно повторяли и в последующие годы, а другие многократно опровергали, настаивая на том, что Россия стала для Александры Федоровны настоящей Родиной, и она отдала всю себя служению ей. Но если не забывать о том, что детство принцессы Алисы прошло при дворе её бабки — королевы Великобритании, — выявить интересы правящей британской «элиты» тех лет и их закулисных заправил, то обвинять-то последнюю русскую императрицу придётся в пробританском влиянии на политику России; возможно, что не в умышленном пробританском влиянии, а в бессознательном, проистекавшем из того, что став императрицей, внучка британской королевы, хотя и приняла по убеждению православие, но не осознала и не преодолела антироссийского, антирусского духовного наследия, свойственного заправилам Британской империи, и потому была под водительством враждебных России эгрегоров. Плохое состояние её здоровья, мрачное настроение, замкнутость, отождествляемая российской «элитой» с надменностью, и т. п. [124] почти на всём протяжении её жизни в России — психосоматика [125], обусловленная конфликтностью тех эгрегоров, на которые стала замкнута её психика после принятия ею православия перед вступлением в брак с тогда еще цесаревичем Николаем.
Не исключено, что Александр III определённо ощущал возможность оказания через неё антирусского влияния на политику России. И потому, хорошо зная и направленность глобальной политики в отношении России, и расстановку мировых сил, зная европейские дворы и своего сына, он правильно и дальновидно возражал против брака цесаревича Николая с Гессенской принцессой Алисой, оказавшегося действительно злополучным для царского рода и Российской империи.
Благословение на этот брак цесаревич Николай получил от умирающего Александра III, для которого стал самоубийственным подписанный им указ об ограничении доступа к среднему и высшему образованию простонародья. В кругах либеральной интеллигенции это указ получил название «указ о кухаркиных детях» [126]. Этот указ, направленный на поддержание сословно- кастового строя, вполне соответствует неправомочному отождествлению российской «элиты» — «малого народа» (если в терминах И.Р.Шафаревича) — с «расой господ», локализованной географически пока в пределах империи, но в
И если в писаниях нынешних российских расистов глобальный имперский российский проект нашел ясное выражение в форме по существу политического документа, «декларации о намерениях», то в прошлом он, хотя и не был выражен в официальных политических документах империи (чего писать- то? — дело, для царской семьи, семейное, а не общенародное), однако витал в её духе — общеимперском эгрегоре, объединявшем эгрегоры её народов. Тем не менее еще ранее времени царствования Александра III он нашёл выражение не только в записках Ф.М.Достоевского (при жизни писанных им для себя, а не для всеобщего сведения), но и как торжественное заявление о намерениях на будущее, в ярких поэтических формах стихотворения Ф.И.Тютчева «Русская география» [127].
В нашем понимании глобального исторического процесса в прошлом, течения и направленности его в настоящем, «всечеловечность» действительно состоится и будет русской, и на первых этапах её становления, по крайней мере, — неизбежно многонациональной. Но произойдет это только как результат того, что Русскость преодолеет свое самозабвение. Пока же она пребывает во многом в самозабвении, и в самозабвении перемалывает иные враждебные себе глобальные проекты.
Исторически так сложилось, что ко времени царствования Александра III настала очередь перемалывания и искоренения глобального Библейского проекта. Однако Александр III при всех его неоспоримых достоинствах как государственного деятеля был библейски-православным сторонником сословно-кастового строя [128]. Кроме того он систематически пил, что многими его недоброжелателями оценивалось тогда и оценивается ныне как хронический алкоголизм. Был ли он действительно состоявшимся алкоголиком, которому без выпивки жизнь не мила, либо мог по желанию и обстоятельствам и пить, и не пить, но находил приятным выпивку в своем кругу, — это значения не имеет. Значение имеет то, что всякий прием алкоголя изменяет врожденную генетическую настройку биополевой системы человека, обеспечивающую нормальное мировосприятие, открывая те каналы информационного обмена, которые нормально должны быть закрыты в целях обеспечения информационной безопасности индивида. А разрушая нейронные сети головного мозга [129], алкоголь разрушает и интеллект как процесс обработки информации, что неизбежно обрекает на ошибки в осмысленном отношении к происходящему, тяжесть которых при общественном положении Александра III во многом характеризуется русской поговоркой: «Народ согрешит — царь умолит, царь согрешит — народ не умолит» («Словарь живого великорусского языка» В.И.Даля, т. 4, ст. «ЦАРЬ»).
Приверженность к выпивке — одна из причин того, что Александр III оказался не в состоянии понять вызов времени и проводил внешнюю и общеэкономическую политику, продолжение которой на протяжении последующих 20–30 лет (он умер в возрасте всего 49 лет в 1894 г.) при попущении развитию этого политического сценария Свыше могло бы привести к тому, что Российская сословно-кастовая империя к середине ХХ века стала бы единственной сверхдержавой.
Но среди сопутствующих этой внешней политике обстоятельств есть и кадровая политика, и она не соответствовала курсу на возведение российской государственности в ранг единственной сверхдержавы в процессе глобального цивилизационного строительства Святой Руси: хотя селекция кадров при Александре III была положительной (пойманные на лжи и злоупотреблении служебным положением чиновники безжалостно изгонялись с их должностей, а другие, попав в поле зрения царя в качестве специалистов, на которых можно положиться, решительно продвигались им на более высокие должности), но расширению кадровой базы корпуса управленцев за пределы дворянского сословия Александр III по существу препятствовал, что и нашло свое юридическое выражение в указе «о кухаркиных детях».
