Всего за десять дней до смерти писал отец, но фотография сделана раньше. Они стоят на фоне деревьев, листья только начали распускаться, это мог быть апрель. Сбоку виднелся угол хижины.
Я внимательно рассматривал карточку, стараясь не упустить подробностей. Второго мужчину я тоже видел, это точно. Антуан заглянул сбоку, кивнул мне в поддержку. Я достал из папки журнал «Патриот». Так и есть, отец снялся с Масоном.
— Узнай, Иван, кто стоит рядом с отцом? Скажи ей, что это очень важно для нас.
— Это Альфред Меланже, — тут же ответила Жермен. — Они оба были «кабанами» и сильно дружили между собой. Альфред был командиром, а Борис ему помогал. Потом Борис спас Альфреду жизнь, а сам погиб.
Антуан тоже был поражён и опередил меня:
— Разве Альфред не погиб?
— Она его видела после освобождения, перед арденнским наступлением бошей, — ответил Иван. — Бориса уже убили, а Альфред был ранен. Борис тогда спас Альфреда, и он уполз от моста. Альфред говорил ей, что в него потом стреляли из угла, и он знает, кто это делал. Он говорил ещё, что у него в Арденнах много врагов. Тогда он оставил ей свою визит-карту.
— И Жермен может сказать, где Альфред живёт сейчас? — Что за чудеса раскрывались нынче! Чем больше я узнаю, тем больше встаёт вопросов, а я ещё ни на один не нашёл ответа.
— Одну минуту, — Жермен порылась в шкатулке. Крышка была откинута, я видел там всякие фотографии, безделушки, конверты, медали с пёстрыми колодками.
Жермен развела руками, но, встретившись со мной взглядом, смутилась и снова принялась с явной досадой рыться в шкатулке.
— Она говорит, что ещё в прошлом году видела эту карту, а теперь не видит её. Она у Ива спрашивает, — уточнил Иван. — Но Ив тоже не знает, он говорит, что не вмешивается в её сердечные дела. Но она всё-таки постарается найти эту карту, мы можем позвонить к ней.
— Где жил Альфред? Она не помнит?
— Тогда он жил в Марше, но улицу она не помнит. Она к нему не поехала.
— Ладно, Иван, замнём для ясности. Спроси, почему Альфред говорил, что у него в Арденнах много врагов?
— Потому что это был особенный отряд, они карали предателей.
— Говорят, что «кабанов» тоже предали, так ли это? — я искоса глянул на Жермен, чтобы не пропустить, как она будет реагировать.
— Я такой вопрос не стану переводить, — нежданно обиделся Иван.
— Ну, ну, Иванушка, опять ты за своё, — засмеялся я. — Что тебе стоит, переведи. И без того ты даёшь ей время на обдумывание. А то сам спрошу, словарь при мне.
Иван неохотно перевёл. Я следил за Жермен. Она спокойно выслушала вопрос и внимательно взглянула на меня. Иван заулыбался:
— Вот видишь, я же тебе говорил. Она со мною согласная: не было у «кабанов» предателя. Она говорит, что на войне люди должны погибать, иначе это не война. А всяких мелочей об этом она не знает.
— А какая операция была в ту ночь, это она знает? — Я нарочно старался засыпать Жермен вопросами, чтобы не дать ей опомниться, но до сих пор она сохраняла полное спокойствие. Даже с визитной карточкой у неё получилось вполне естественно: была и потерялась, с кем не бывает! Зато она и находилась в более выгодном положении: пока-то Иван переведёт, потом мне ответит, есть время подумать и сказать только то, что она считает нужным. Если б я мог с ней с глазу на глаз поговорить!
— Они должны были освободить транспорт с коммунистическими узниками, — продолжал Иван. — Шеф Виль сказал ей, когда их повезут, и она передала это лично Борису. Это была очень срочная операция, и у «кабанов» не было времени подготовиться, они узнали про машину за один день. Может быть, поэтому саботаж прошёл нехорошо, и отряд погиб, только два человека спаслись.
— Ты слышишь, Антуан? Двое? Кто же второй? Как она узнала про второго?
Но, кажется, Антуан и сам уже спросил об этом.
— Альфред сказал ей тогда, что он видел: кто-то из «кабанов» прыгнул за ним с моста в другую сторону и убежал в лес. Альфред говорил, что после этого он два дня скрывался в лесу, хотел увидеть этого «кабана», но не увидел. А потом его спрятали в доме, потому что он был сильно ранен.
— Это был Матье Ру?
— Матье? Матье Ру? — Жермен задумалась, полураскрыв губы, все у неё получалось естественно, даже слишком. Она покачала головой. Нет, она не помнит такого.
Антуан задал новый вопрос.
— О чём он у неё спрашивает?
— Он не понимает, почему она сказала, что Альфред прыгнул с моста? Я ведь правильно тебе перевёл, да? А он теперь спрашивает, правильно ли она это сказала? Как она сказала, так я и перевёл.
— Не суетись, Иван, что она отвечает?
— Она не помнит точно, как ей Альфред говорил. Она не думает над каждым своим словом. А если вы хотите, чтобы она говорила точно, тогда она позовёт своего адвоката. Она на Антуана поимела обиду за такой вопрос.
— Вопросец что надо! Его бы записать золотыми буквами. Но она же уходит, всё время уходит от ответа! Разве ты не чувствуешь?
— Она хорошо тебе отвечает, — огорчился Иван. — Это тебе нехорошие сны мерещатся. Она сообщает тебе, что ты никогда не узнаешь, что было на мосту. Как можно узнать, когда прошло столько лет?
— Я узнаю, но ты не переводи, Иван.
Антуан продолжал говорить с Жермен. Они улыбнулись друг другу и чокнулись. Я присоединился к ним.
— Инцидент исчерпан. Пусть посмотрит ещё раз нашу фотографию, не знает ли она кого-нибудь ещё?
Жермен вгляделась в фотографию и указала на третьего «кабана»: его звали Мишель, он два раза приходил к ней с Борисом. Его фамилии она не знает, помнит только кличку — Щёголь.
Постойте, опять M попалось. Матье и Мишель! Значит, ещё и Мишель? Не много ли этих М? Одно из них явно ложное.
Антуан повернулся ко мне.
— Он спрашивает, — перевёл Иван, — откуда ты узнал про этого рыжего Матье?..
— Перекрёстный допрос продолжается, — рассмеялся я. — Вы что же думаете, я по музеям нынче шатался? Лучше спроси у Жермен, о чём ей ещё Альфред говорил?
— Тогда они мало говорили. Больше она ничего не может вспомнить. Альфред тогда был очень странный.
— Как «странный»? Что она под этим понимает? — тут же спросил я. — Быстрей переводи, Иван…
Вот когда она сбилась, застигнута врасплох, смущена, глаза отводит. Всё ясно, Альфред не странным был, он ей доверял, вот где собака зарыта!
А Жермен продолжала прятать глаза и ещё больше замялась, прежде чем ответить Ивану, — насторожилась. Нет, снова улыбнулась, руками разводит.
— Она не знает, как это точно объяснить, — переводил Иван. — Просто она это почувствовала как женщина. Альфред был худой, измученный, он жаловался, будто у него болят раны. Поэтому она и решила тебе сказать, будто он был странный. Она не понимает, почему ты так удивляешься ею? Разве человек не имеет закона, чтобы быть странным? Она говорит, что тебе как русскому представителю трудно понимать ихнюю психологию.
— Вот уж действительно странное дело! Ничему я не удивляюсь, я вообще перестал удивляться. И если ещё что-нибудь узнаю — и тогда не удивлюсь! Впрочем, это не переводи, Иван. Скажи, что мы благодарим её за интересную информацию. Все это очень важно для нас.
— Она говорит, что имеет ещё, о чём можно рассказать.
— О чём же? — лениво полюбопытствовал я.
— Она знает много других саботажей, которые имела группа «кабан». Они нападали на военные
