– Уже решил? – удивился директор.
– Конечно, – уверила его администраторша, – видишь, какого прислали? Лев!
– Марусия! – оторопело окликнул директор уборщицу. – Быстро поставь в номер московского гостя горшок!
– Сейчас! – охотно откликнулась уборщица.
Дощатая уборная Дома колхозника была во дворе. Единственный, правда огромный, горшок этого заведения предназначался редким почетным гостям.
Наш поэт легкой походкой нес свое грузное тело в райком. Такими делами там занимался второй секретарь, фамилия которого была Кирбабаев. Но секретаря на месте не оказалось. Кабинет его был заперт. Какая-то женщина, проходившая мимо, сказала, что Кирбабаев обедает.
Наш поэт полтора часа шагал взад-вперед по длинному райкомовскому коридору, мысленно выбирая стихи, которые он будет читать местному населению, выбирая и привередливо отбрасывая стихи чересчур сложные. Он все шагал и шагал, удивляясь не только затянувшемуся обеду Кирбабаева, но и полному отсутствию признаков жизни в райкоме. Намаз творят, что ли? – думал он шутливо.
И вдруг, когда он был в одном конце коридора, в другом его конце, куда подымалась лестница с улицы, появился человек. Он был среднего роста, на нем был желтоватый чесучовый китель, а на голове соломенная шляпа.
И тут наш герой совершил свой первый промах, который неминуемо привел его к роковой ошибке. Как бы озаренный догадкой, не дождавшись приближения человека и тем более сам застыв на месте, он громовым голосом сотряс, впрочем, недряхлые своды райкома:
– Вы случайно не Кирбабаев?!
Это был Кирбабаев, и ему сразу стало обидно. Случайно? Нет, Кирбабаев случайно не мог оказаться Кирбабаевым! Он вздрогнул и с выражением крайней подозрительности оглядел сановитую фигуру поэта.
– Кирбабаев буду, – скромно согласился он и поспешил к сановитой фигуре. О, если бы не поспешил, все могло бы обернуться по-другому!
– На ловца и зверь бежит! – прогудел поэт, улыбаясь и распахнув руки, но все еще не двигаясь навстречу, превращая роковую ошибку своих слов в полный провал. Однако ничего этого не понимая.
Кирбабаев нахмурился и подошел к нему. Какой-то русский корреспондент газеты, подумал он, что-то хочет выяснить по поводу кляузы какого-то местного негодяя.
– А ви кто будете? – спросил он с несколько замороженным любопытством.
– Я из Москвы, – отвечал поэт, по привычке не соразмеряя свой голос с близостью собеседника, – у меня путевка! Я в вашем клубе покажу научно-популярный фильм и почитаю стихи!
Кирбабаев почувствовал, как, легко прожурчав, откатилась от сердца волна тревоги и тут же прикатила и залила его волна багровой ярости.
– Лектор будете? – уничтожающе обобщил он, оглядывая его и поражаясь наглому несоответствию огромности лектора его ничтожному занятию. Будь наш поэт заезжим фокусником-гиревиком, он бы не вызвал у него такой высокой степени ненависти.
– Можно считать, – мирно согласился поэт, привыкший в провинции к такого рода упрощениям.
– Как ви сказали, – прошипел Кирбабаев, – на ловца и зверь бежит? Виходит, Кирбабаев зверь? Шакал, лисица, волк?
– Да нет, – захохотал наш друг, – я вас здесь жду полтора часа. Вижу – кто-то идет. Оказалось, Кирбабаев идет в мою сторону. Вот я и сказал: на ловца и зверь бежит. Такая русская пословица.
– Молчи, большой верблюд! – гневно воскликнул Кирбабаев. – Кирбабаев идет в твою сторону! Твоя сторона далеко отсюда! Значит, Кирбабаев как зверь бежит к тебе? Великорусский шовинизм не кушаем! Тем более от лектора!
– Вы меня неправильно поняли! Я хотел сказать…
– Ти все, что хотел, сказал! Теперь Кирбабаев будет говорить! Я твой засранный путевка подписать не буду! Сейчас – к первому секретарю! Я доложу! Если хочет, пусть он подпишет!
Потрясенный поэт последовал за обезумевшим, как ему показалось, Кирбабаевым.
Когда они подошли к дверям первого секретаря, Кирбабаев приосанился, снял шляпу, пригладил свои поредевшие волосы и перед тем, как открыть дверь, оглянулся на поэта:
– Жди! Визовем!
Все это происходило в предбаннике кабинета первого секретаря. Юная секретарша сидела за столиком. Кирбабаев что-то по-туркменски сказал ей, зыркнув на нашего поэта. Секретарша кивнула головой. Поэту показалось, что слова Кирбабаева означают:
– В случае побега этого типа немедленно дай сигнал!
Поэт окончательно уверился, что Кирбабаев обезумел. Похоже, что я свел с ума одного критика и одного партийного работника, подумал он. Но сейчас он в этом не видел юмора. Опять мистика парности нагнала меня, вспомнил он угрюмо.
Минут двадцать он стоял и слышал из-за двери, обитой дерматином, голоса из кабинета. Было тревожно, но он все-таки был уверен – первый секретарь поймет, что никакого оскорбления не было.
Наконец дверь приотворилась, и Кирбабаев зловеще поманил его пальцем. Поэт понял, что Кирбабаев все еще полон враждебности, но смело шагнул в кабинет.
За большим столом, уставленным телефонами, сидел первый секретарь райкома.
– Здравствуйте! – прогремел поэт в его сторону, почти по системе Станиславского, пытаясь самим своим
