так оно и было. Армавирец слушал меня, многозначительно прищурившись, как бы заранее зная все, что я скажу, ибо все это ему уже неоднократно говорилось и все это он уже неоднократно опровергал.
Может быть, из-за этого его выражения лица я вдруг свернул с рассказа об общем впечатлении от города и сказал, что при мне был толчок в шесть с половиной баллов, но я его даже не почувствовал. Это было грубой ошибкой. Армавирец заметно повеселел.
Особенно противно было то, что я это сказал не только для того, чтобы объяснить, что не всякий толчок опасен, но и безусловно хвастаясь своей бесчувственностью, которая должна была рассматриваться как застенчивый псевдоним храбрости.
Ведь в самом деле так оно и было. В тот день я возвращался в Москву с группой консультантов по экспериментальному строительству. Я познакомился с ними в гостинице, где я жил в качестве командировочного. И так как за две недели одинокой командировки я порядочно соскучился по руководству, то, естественно, я с удовольствием примкнул к этим ребятам.
Целую неделю мы вместе ездили по новостройкам, палаточным городкам и детским лагерям. И всюду мы давали полезные советы, как руководителям строительства, так и рядовым строителям. Если рядовых строителей не удавалось собрать, то руководитель группы не терялся, а тут же начинал давать советы по радио, потому что на таких новостройках всегда есть местное радиовещание. Однажды во время одной из таких передач, разгуливая у новостроек, я видел, как один парень, сидя у своей палатки, слушал радиоконсультацию, одновременно играя на балалайке.
По утрам мы всей компанией шатались по старому базару, пробовали всевозможные фрукты, поедали гроздья карликовых шашлыков, пили зеленый чай и другие тонизирующие напитки.
Вся группа состояла из милых, свойских ребят и, не слишком скрытничая, любила своего руководителя, любовно называя его Глав. Эксом и человеком немалого гражданского мужества. Это был небольшого роста, широкоплечий крепыш, обычно к концу дня развивавший невероятную энергию.
И вот мы в последний день на аэровокзале, нас провожают активисты из горкома комсомола, тоже, по- моему, славные ребята. Все это время они старались, чтобы мы чувствовали себя в городе весело и уютно, насколько уютно может быть в городе, который время от времени потряхивают подземные силы.
И вот, значит, мы на аэровокзале, а наши хозяева все так же гостеприимно провожают нас, задаривают охапками исключительно ярких цветов да еще вдобавок каждому вручают по тюбетейке. Мне бы ее спрятать, эту тюбетейку, но я уже, возможно бессознательно, подражал Глав. Эксу, который ее тут же надел на голову.
И вот провожающие, оставив нам юного комсомольца в качестве последнего распорядителя, уезжают в город. Мы подходим к кассе, где у нас были заказаны билеты, и обнаруживаем, что нам запасли билеты не на тот рейс. Этот самолет вылетал на Москву несколькими часами позже и летел более длинным путем, что меня лично нисколько не волновало.
Но почему-то Глав. Экс, которого я уже успел полюбить как человека немалого гражданского мужества, пришел в неистовое раздражение и тут же набросился на юного комсомольца, которому в свое время было поручено заказать билеты. Он утверждал, что, опаздывая на несколько часов, он срывает свой доклад перед членами государственной комиссии, и в сардонической форме спрашивал у юного комсомольца, что он после такого опоздания должен сказать членам комиссии. Юный комсомолец, понятно, не знал, что он должен сказать членам комиссии, что еще больше раздражало Глав. Экса.
Все это выглядело довольно нелепо и постыдно, особенно учитывая, что несколькими минутами раньше мы прощались с нашими друзьями, обменивались адресами, зазывали в Москву, в том числе и юного комсомольца, конечно.
А самое главное – эти разнесчастные тюбетейки. По-моему, позорно, приняв в подарок тюбетейки и даже отчасти надев их на головы, тут же набрасываться с руганью на человека, так или иначе причастного к дарителям тюбетеек.
То ли тут сказывается мое горское в известной мере воспитание, то ли это в самом деле постыдно, но мне тогда было очень не по себе.
Я думаю, одно из двух – или ты, общаясь с людьми, не доводишь дело до того, чтобы тебе дарили тюбетейку, и тем самым оставляешь в чистом виде свое право на скандал, или же ты берешь подаренную тюбетейку и тем самым добровольно отказываешься от права на скандал, особенно если ты эту подаренную тюбетейку тут же напяливаешь на голову.
А иначе получается смещение понятий, безумная и бесполезная путаница моральных представлений.
Так оно и получилось. Юный распорядитель слушал эту непристойную ругань, время от времени останавливая блуждающий взгляд на его тюбетейке, и, видимо, никак не мог соединить в единую гармонию ярость Глав. Экса с миролюбивым шатром тюбетейки на его голове.
В конце концов наш распорядитель куда-то исчез, с тем чтобы обменять наши билеты, а мы расположились в тени у здания аэровокзала. Как только он ушел, я на всякий случай незаметно снял тюбетейку и сунул ее в карман.
В дальнейшем наш распорядитель, морально поврежденный Глав. Эксом, действовал сбивчиво и странно.
Через некоторое время он прибежал к нам восторженный и, довольно небрежно выхватив у кого-то букет, сказал, что хочет подарить его какой-то женщине, которая все устроит. С этими словами он снова побежал в здание аэровокзала. Мы все, конечно, обрадовались, а Глав. Экс даже немного смутился и что-то пробормотал, косясь на небо, как бы отчасти объясняя свое нервное состояние удручающей жарой. Я до того умилился его смущением, что даже не заметил, как снова надел тюбетейку. Но вот проходит полчаса, час, а юного распорядителя все нет.
Глав. Экс мрачнеет и не спускает ненавидящих глаз с входа в аэровокзал. Только я успел снять тюбетейку и незаметно сунуть ее в карман, как раздался голос Глав. Экса.
– Стойте здесь, а я пойду поищу этого сукина сына, – прорычал он грозно в нашу сторону, словно почувствовал, что бацилла разложения уже проникает и в нас. С этими словами он ринулся к двери аэровокзала.
Одним словом, все кончилось еще более грандиозным скандалом. Оказывается, наш юный распорядитель, пользуясь отсутствием депутатов, сидел в их помещении с какой-то совершенно транзитной девушкой, не имевшей никакого отношения к администрации аэровокзала, и что-то ворковал ей, тогда как она улыбалась ему, нагло прижимая к груди наши цветы. В таком виде и застал их наш Глав. Экс.
