И с неожиданным для нее сильным южным акцентом он громко проговорил:
— Ничего страшного, Бесс. Успокойся, солнышко. Наверно, эти лепешки не для твоего нежного желудка. Продержись до Остина, а там тебе станет лучше. Вот увидишь.
Чувствуя, как она вся напряглась и порывается что-то сказать, он обнял ее правой рукой за плечи, крепко прижал к себе и продолжал:
— Такое бывает сплошь и рядом, когда ждешь ребенка, а ты у меня совсем слабая. Говорил же тебе — оставайся лучше в Литл-Рок, с мамой, но ты разве послушаешься. Ну ладно, милая, сиди тихонько, и все пройдет.
— Что, ей нехорошо, мистер?
— Наш первенец! — услышала она ответ Маккриди, не скрывавшего переполнявшей его отцовской гордости; голос его под самым ее ухом звучал как из бочки. — Ей и впрямь было плохо — страшно плохо. Ну а теперь похоже на то, что эта маисовая лепешка, которую она только что съела, на свою голову, недолго задержится у нее в желудке.
Высвободив правую руку, он протянул ее незнакомцу:
— Меня звать Маккриди, Том Маккриди, но люди называют меня просто Мак. А это моя жена Элизабет Маккриди.
— Привет, Мак. Мое почтение, мэм, — ответил тот, но сам не представился. — Что-то не очень она показывает свое лицо.
— Ей нельзя сидеть прямо, — объяснил Маккриди, — ее сразу начинает выворачивать наизнанку. Только успевай за ней убирать.
Глаза незнакомца сузились, и он спросил:
— Ты, часом, не из мятежников[11], Мак?
— Точно — и чертовски этим горжусь. Адская бригада, 3-й Арканзасский полк. Ну а ты тоже воевал?
— Да, я был янки[12]. — Он сделал небольшую паузу, а затем добавил: — Не забывай, мы вас победили.
— Кто ж такое забудет, — неохотно отозвался Маккриди.
— Ты случайно не видел в этом поезде молодую деваху? — спросил незнакомец как бы между прочим. — Ее легко заметить — она едет совсем одна.
— Не больно много женщин увидишь на этом маршруте, приятель. Садилась какая-то особа, если не ошибаюсь, в Галвестоне, но она была не сама, а с малышней.
— Нет, я же тебе говорю — эта совсем молодая, ей лет двадцать; может, немного больше.
Маккриди сдвинул брови, словно силясь вспомнить, а затем медленно покачал головой:
— Не припоминаю таких, хотя я просто мог не заметить, учитывая состояние Бесс. Извини, приятель.
Незнакомец глубоко вздохнул и ответил:
— Ладно, и ты извини.
— А кто она тебе — подружка?
— Нет, сестра. Едет из Новой Англии, причем совершенно одна.
— Боишься, может заблудиться?
— Ну да. Мы ее встречали в Галвестоне, но, видать, разминулись, а теперь, выходит, она вообще исчезла. А я думал, что обязательно найду ее в этом поезде.
— Может, она в каком-нибудь другом вагоне? — предположил Маккриди.
— Нет, ее нигде не видели. Мы у всех спрашивали.
— Знаешь, что я предлагаю — назови мне свое имя и скажи, как с тобой связаться. Если мы с Бесс увидим ее, когда будем делать в Харрисберге пересадку, я сразу же дам тебе телеграмму.
Но незнакомец не попался на эту удочку. Пропустив мимо ушей предложение Маккриди, он сказал:
— Ее зовут Хауард — Верена Хауард. Имя, сам видишь, какое-то чудное — Верена; такое один раз услышишь — надолго запомнишь.
— Ладно, будем иметь в виду, — неопределенно пообещал Маккриди. — Мне лично мало бы понравилось, если бы здесь очутилась моя сестра и некому было бы постоять за нее. Уж слишком много бродит в наших краях разных подонков — одних янки сколько тут развелось!
Челюсть головореза заметно напряглась, рука дернулась к шестизарядному револьверу, торчащему из- под приспущенного на бедра ремня, но он заставил себя сдержаться, выдавил улыбку и процедил сквозь зубы:
— Придется ехать в Сан-Антонио и искать ее там. Сдается мне, она поехала туда на дилижансе.
— Я бы тоже так сделал — я имею в виду, искал бы ее в Сан-Антонио.
— И куда, ты говоришь, вы направляетесь?
— В Остин — у нас там родственники, — ответил Маккриди и, снова обняв Верену за плечи и слегка пододвинув к себе, заботливо спросил у нее: — Ну как, солнышко, тебе лучше?
— Мне трудно дышать, — приглушенным голосом выговорила она.
— Это потому, что тебя вырвало, — успокоил он ее.
— Ну ладно, я двинул дальше, — произнес незнакомец. — Черт возьми, как сквозь землю провалилась!
— Надеюсь, все будет в порядке и вы найдете ее, — проговорил Маккриди. — Главное, чтобы с ней ничего не случилось.
— Уж будьте уверены, найдем — никуда она от нас не денется!
Верена услышала удаляющееся позвякивание шпор, из чего могла заключить, что ее самозваный братец уходит, но Маккриди по-прежнему крепко прижимал ее к себе, и в ухе у нее отдавалось биение его сердца.
— Ну хорошо, — сказал он, наконец отпустив ее, — можете садиться нормально. Но учтите — он только что вышел из вагона, так что не спешите выглядывать из окна.
— У меня из-за вас шея затекла, — недовольно пробурчала она.
Откинувшись на спинку сиденья, она украдкой глянула в сторону окна, надеясь хоть мельком увидеть человека, который прилагает так много усилий, чтобы найти ее. Но, поскольку он был к ней спиной, она могла рассмотреть лишь шляпу с большими полями, клетчатую фланелевую рубашку и короткие, выгнутые колесом ноги, обутые в сильно изношенные ботинки. Шел он, заметно прихрамывая.
— Ну что, узнали его?
Застигнутая врасплох, она виновато отвернулась от окна и, не колеблясь, ответила:
— Нет, я его, конечно, не знаю. Ну, и уж тем более он не мой брат.
— Почему вы так уверены? Может быть, он ваш единокровный брат?
— Исключено: отец жил с нами до 1861 года, то есть до самого начала войны.
— Что ж, надо признать, особого сходства между вами я и в самом деле не заметил, хотя кто знает.
— Я знаю. Отец мой был выше ростом и имел на редкость привлекательную внешность.
Вроде вашей, промелькнуло у нее в голове, но вслух она этого не сказала. Вместо этого, иронически взглянув на него, она произнесла с легкой, полунасмешливой улыбкой:
— Должна признать, мистер Маккриди, что кое-чем вы меня все-таки поразили.
— Чем же это?
— Вы оказались непревзойденным вруном. Если вспомнить, что говорила ваша матушка, то уши у вас должны были бы уже свисать до самого пола.
— Вы несправедливы — я ведь помог вам отделаться от несимпатичного родственничка; так разве цель не оправдывает средства?
— Не знаю — может быть. Но почему вам вздумалось выбрать для меня имя Бесс? Мне оно никогда не нравилось. Оно скорее подходит для какой-нибудь толстой пожилой женщины.
— Это имя моей матери.
— Понятно. В таком случае у вас к нему должно быть особое отношение, — смущенно пробормотала она.
— Так оно и есть.
— Извините, — вздохнула она. — Мне не следовало говорить такие бестактные вещи.
