Нугри внезапно проснулся. Сквозь продырявленную кровлю лились потоки воды. Слышно было, как Мимута металась в темноте. Потом послышался ее пронзительный голос – она сзывала детей. Очаг был залит, иного огня не было, и женщина не знала, что делать.
– Нугри, Нугри! – звала она мужа с отчаянием в голосе. – Что брать с собою?
– Бери еде, одежду.
В это время крыша обрушилась, и дождь ворвался в хижину. Вода подымалась. Размытая стена обвалилась, обдав людей густым потоком грязи.
– Горе нам, горе! – причитала Мимута.
– Замолчи! – крикнул Нугри. – Дети в сборе? За мной! А то погибнем.
Разве не чувствуешь, как подымается вода?
По колени в воде они, спотыкаясь, выбрались из размытой хижины. Шли гуськом, держась за руки – потоки воды могли сбить с ног. Нугри шел впереди. Недалеко от хижины он наткнулся на длинную палку, которой обыкновенно загоняли скот. Он взял палку и стал ощупывать ею дорогу.
Нугри вел семью к смоковницам. Они росли на бугре.
Сквозь шум ветра и ливня доносились отчаянные вопли людей. Выделялись голоса женщин. Иногда в общий шум врывался мужской голос, звавший мать.
Потом голоса утихли, только вой ветра, шум дождя и рев потоков грозно звучали в темноте.
– Держитесь! – закричал Нугри. – Здесь ложбина. Осторожно здесь глубоко. Остановись, Мимута! Передавай мне детей.
Дети плакали. Мимута передавала их мужу. Старший сын добрался до бугра и успокаивал братьев и сестер.
Наконец семья расположилась у смоковниц. Дождь продолжал лить. В воздухе стало прохладно. Продрогшие дети жались друг к другу, чтобы согреться.
Всю ночь низвергались с неба дождевые потоки, заливая деревушку. И всю ночь слышались крики людей, мычанье коров, блеянье овец и вой собак.
Несколько раз вскакивал Нугри – ему казалось, что он слышит голос Кени. Но голос затихал, и Нугри садился рядом с Мимутой.
– О Амон-Ра, сжалься над нами! – шептала она, обнимая детей. – Пошли поскорее жаркий луч на землю!
Наступило утро. Ливень утихал. Яркое, точно умытое дождем, всходило солнце. Вместо деревушки торчали остатки размытых стен, валялись в грязи балки, обломки скамеек. Мутные потоки продолжали нестись к пруду и к Нилу.
Черная грязь, похожая на застывшую смолу, блестела там, где вода спадала.
К полудню спала вся вода. Мужчины, женщины и дети, шлепая по грязи, направились к размытым хижинам.
Нугри с женой и детьми пошел к своей лачуге. Вместо глиняных стен поднимались неровные бугры и шесты.
Дети рылись в грязи, отыскивая домашнюю утварь и съестные припасы.
Мимута ополаскивала вещи в луже и раскладывала на стене, чтобы просушить.
Синие волосы ее, вымытые дождем, стали серыми, а лицо синим. Краска покрывала также одежду.
Нугри направился к Кени. Оказалось, что мать друга погибла. Он искал ее всю ночь, звал громким голосом, но ответа не было. Лишь утром Кени обнаружил труп матери на месте лачуги. Мать не успела выбраться из каморки и погибла.
У соседей тоже были жертвы: у кого пропала девочка, а у кого мальчик.
Семья каменщика, жившая возле пруда, погибла вся – вода вышла из берегов и затопила хижину.
Нугри был удручен бедствием. Собрав мужчин, он сказал:
– Сегодня мы не пошли на работу, наши семьи остались без еды и жилья.
Пойдем же к писцам, нашим начальникам, и скажем им так: нет у нас ни хлеба, ни крыши над головой. Наши семьи голодны и раздеты. Выдайте нам зерна и масла, освободите нас от работ, пока мы построим себе жилище.
– Справедливость говорит твоими устами, – отозвался Кени. – Хотя я должен хоронить мать, все же пойду с вами. Кто будет нашим ходатаем перед писцами?
– Нугри! – закричали люди. – Он первый подумал о наших нуждах и пусть будет нашим старшиною!
Каменотесы и каменщики тотчас же отправились в Фивы. Впереди шел Нугри. Он думал о том, что писцы едва ли удовлетворят требования бедняков, и кулаки его сжимались.
Место работы находилось на окраине Фив за высокой оградой. Ворота были заперты, и Нугри долго стучал. Наконец привратник открыл их. Он сказал, что работают только два каменотеса; писцы недоумевают, отчего не явились остальные люди.
Нугри отправился искать писца, ведавшего работами. Проходя мимо каменотесов, шлифовавших во дворе твердые плиты, он подмигнул на десятника:
– Не дрался еще?
Каменотесы молчали, поглядывая на подходившего десятника.
