– Беги, моя милая. Делай, что хочется, пока есть возможность.
Энни смущенно отвернулась.
– Это в последний раз, – прошептала она.
Когда Одри села пить чай из своей любимой фарфоровой чашки с блюдцем, Энни одела пальто. В зеркало она смотреться не стала, и Одри пришлось ее окликнуть:
– Энни, воротник на пальто сзади смялся.
Она подошла к Энни и по-матерински заботливо поправила ее одежду.
– У тебя все нормально, детка?
– Да, – быстро ответила Энни, – все отлично.
От двери она посмотрела на Бенджи и Тома. Сыновья увлеклись своей игрой. Она ведь сказала им, что все сделает хорошо, так чего же теперь беспокоиться?
– Пока! – сказала она. – Приду, как только смогу.
– Пока, – отсутствующе, не глядя на нее сказал Том. А Бен, тот и вообще не обратил на нее внимания, и только Одри снова сказала:
– Делай, дорогая, то, что считаешь нужным, о детях не беспокойся.
Энни чуть не рассмеялась, услышав это и вышла из дома. Слова Одри долго еще раздавались в ее голове.
Она не помнила, как добралась до Стива, но была уверена, что едет к нему дольше, чем обычно и, только боялась, что решимость по дороге покинет ее.
Наконец, она вошла в зеркальный лифт, поднялась наверх. В лифте Энни смотрела себе под ноги, будто боялась увидеть свое отражение.
Когда Стив открыл ей дверь, она взглянула ему прямо в глаза и выпалила:
– Я так больше не могу.
Он взял ее за руку, повел в квартиру, закрыл дверь. Черный диван был прямо перед ней, так близко, такой удобный! Энни невольно отшатнулась и села на ближайший стул.
– Чего ты не можешь? – спросил Стив.
– «Ничего, – хотела ответить она. – Нет, ничего, чего бы я не смогла, пока ты со мной». Но в ту же секунду Энни устыдилась этих своих мыслей. Далеко внизу, за окном, был слышен шум городских улиц. Сюда, наверх, в комнату, звук еле проникал…
– Я не могу их оставить, – сказала она, а сердце ныло так, как будто в нем сидела заноза. Стив отвернулся, через мгновение встал, подошел к окну и посмотрел на вереницы машин там, внизу.
– Почему именно теперь, Энни? Почему ты решила сказать об этом именно сейчас.
Его голос был ледяным от разочарования. Энни подумала о тех двух неделях, которые они со Стивом только что прожили и обо всех тех долгих годах до этого Рождества. Нет, решение она приняла не сегодня утром, как должно быть, думает Стив. Да и никакое это не решение, – это просто признание той очевидной правды, которая ей всегда была известна.
– Я просто малодушна, – прошептала она. Стив резко развернулся, чтобы вновь посмотреть на нее. Его черные брови сомкнулись над потемневшими от гнева глазами.
– Ничего подобного! Не ищи, Энни, себе оправдания!
Она увидела, что он выбит из равновесия, и заговорила деловым тоном.
– Я скажу тебе, что случилось. Помнишь, мы планировали ленч в Макдональдсе и поход в кино. Я предложила детям все это сегодня утром, ненавязчиво, небрежно, в общем, как смогла. А они сразу замкнулись, сразу догадались, что это им чем-то угрожает… Знаешь, что мне ответил Томас?
Стив молча слушал ее рассказ. Энни продолжала.
– Я еще тогда знала, что не смогу их оставить. Не смогу даже попытаться это сделать. Слабость это или трусость? Я не могу допустить, чтобы все было так, как сейчас.
Она улыбнулась дрожащими губами.
– Если бы это случилось с ней сейчас, если бы это произошло через десять лет…или десять лет назад.
Впрочем, подобное уже случилось десять лет назад, и тогда она сделала легкий выбор. «Я не заслужила ничего иного», – печально подумала Энни.
– Ты уверена, что твои дети оценят жертву, которую ты им сейчас приносишь?
Энни снова улыбнулась. Такое может спросить только тот, у кого нет детей, и кто не понимает, что родителям приходится приносить ежедневные жертвы.
– Я так не думаю.
– А Мартин? – Энни помолчала.
– Мартин и я были друзьями, может быть, нам удастся вернуть назад хоть что-то, ради детей.
Стив сделал последнюю попытку. Он отбросил все чувства, гнев, все, что его сейчас мучило, и сказал ей правду:
– Энни, я люблю тебя. А ты не дала мне никакого шанса.
