своей трубки. Энни подрезала розы, ставила их в любимый серебряный кувшин матери и вообще следила за порядком в опустевшем доме. Заходя в помещение, она прислушивалась к гулкому стуку своих шагов по паркету, и вспоминала дом таким, каким он был много лет назад, во времена ее детства.
То же самое Энни вспоминала и там, в развалинах. Как она в легком платьице и с лентами в волосах бежит к матери, падает и сильно разбивается. Тибби уносит дочку с залитого солнечным светом двора, в затемненную гостиную и ласково утешает ее.
Стол по-прежнему стоит на том же самом месте, и солнечные зайчики скачут и дрожат на паркетном полу, как много лет назад. Энни вновь чувствовала, как из прошлого к ней тянутся те нити, которые связывают Тибби и ее мужа, Энни с Мартином, детей Энни. Здесь, в пустынном доме, среди нахлынувших воспоминаний о собственном детстве, мысль о детях принесла умиротворение ее измученной душе. Ей показалось, что она слышит их звонкие голоса в кромешной темноте под руинами.
– Мама, мама, – посмотри на нас!
Они бегут по саду к дому, как и она, зовя Тибби. Любовь к ним во всем захлестнула и согрела ее, все эти запутанные узлы тревог, волнений, ослабли, и пришло чувство облегчения от того, что несмотря на все испытания, они по-прежнему вместе.
Однажды утром Энни с детьми поехала в Хэмистел Хиз, чтобы посетить передвижную ярмарку, дважды в год приезжавшую в Лондон и разбивавшую свой яркий временный лагерь у подножия холма. Многие годы, когда бы ярмарка ни появлялась, они посещали ее всей семьей, но вечером Мартин сказал, что ему срочно необходимо закончить какие-то чертежи, поэтому Энни и пришлось отправиться с детьми одной.
Пока они ехали, горькое чувство одиночества не покидало Энни. Но когда они вылезли из машины, и дети завизжали от восторга, где-то впереди, ее настроение стало подниматься, совсем как те флажки, которые полоскались над красочными палатками. В их семье всегда любили ярмарки и карнавалы.
Энни подошла к сыновьям, которые затаив дыхание, восторженно смотрели на разноцветные шатры, качели, карусели, машины с пестрыми плакатами.
– На чем мы будем кататься, мам?
Она взяла их за руки и повернула кругом.
– На всем!
Они легко смешались с шумной толпой. Музыка и голоса уличных торговцев, запах сахарной ваты и жареного лука, водоворот красок поглотил их. Среди этого ярмарочного веселья Энни внезапно почувствовала себя не старше Томаса и Бенджи. Удовольствие от того, что она имеет возможность побаловать детей и разделить с ними наслаждение этим праздничным весельем, наполнили ее такой непосредственной радостью, какой она уже давно не испытывала.
С Томом во главе они протискивались к огромной карусели в центре карнавальной площадки. Грохотание вагончиков, кружащихся на деревянных подмостках, заглушало, даже музыку. А те, кто в них ехал, громко визжали от восторга и наслаждения.
Энни пыталась отговорить Тома, напоминая ему об осторожности, даже прикрикнула на него.
– Бенджи еще мал для такой забавы!
Том обернулся к ней – руки на поясе, на секунду напомнив ей живую копию Мартина.
– Не мал! Мы посмотрим за ним. Посадим его в середину.
– Я уже большой, – капризно заявил Бенджи.
– Ну, ладно, уговорили.
Большой вагончик опускался, замедляя свой бег. Как только возле них оказалась кабина с пустыми местами, Томас полез в нее, отбиваясь от других, желавших залезть туда тоже.
– Нет! Это наша! Мама, Бенджи, скорее сюда! – Они взбежали вслед за ним по крутым ступеням и впрыгнули в обитую войлоком кабину. Энни привязала Бенджи между собой и Томасом и вытянула хромированное кольцо, чтобы они втроем могли за него держаться.
– Поехали! – взвизгнул Том, наклонившись вместе с кабиной, когда та начала поворачиваться и вращаться все быстрее и и быстрее. Энни крепче обняла детей, чувствуя их острые плечики, съежившихся от сладкого ужаса. Глаза и рот Бена превратились в три широких удивленных круга, а улыбка Томаса казалась приклеенной к его напряженному лицу. Вращение становилось все быстрее и быстрее, и мир начал сливаться перед ними в огромную пеструю стену. Паренек, собиравший в у них деньги, улыбнулся Энни, а потом весело присвистнул, когда ее юбку задрало порывом ветра.
– Ой-е-е-ой! – вопил от радости Томас, а Бен вторил ему тоненьким голоском.
– «Держи их покрепче, – подумала Энни, – Держи! Всегда! Вот так».
Наконец, карусель стала постепенно замедлять ход. Энни и дети еще сидели на своих местах, вздыхая и смеясь, от удивления, что мир вновь приобретает привычные очертания, распадаясь на отдельные фрагменты.
– А правда я смелый? Ну, мам, правда?
– О, да! – кивнула Энни. – И ты тоже. Вы оба такие смелые. Я бы без вас ни за что не смогла бы все это выдержать.
Они спустились вниз на ватных ногах, с удивлением чувствуя странную неподвижность земли под ними.
– А что теперь? – спросил Томас. Посмотрев на его лицо, Энни положила руку ему на плечо и на мгновение привлекала сына к себе.
– Теперь давайте что-нибудь спокойное – взмолилась она.
– Я знаю, что тебе подойдет – с торжественным видом сказал он, взяв мать за руку, а другую протянул Бену.
– Пойдемте, только не торопитесь, – Том потянул их сквозь толпу к большой, увешанной зеркалами,
