Энни сглотнула и, капсула во рту, вновь вызвала приступ тошноты.
Рядом был новый санитар. На этот раз это была женщина, и Энни отметила резкий контраст между чернокожим лицом и ослепительно белой шапочкой, закрывавшей волосы.
– Привет, милая моя, – сказала санитарка, – ваш муж сидел тут весь вечер, а теперь пошел домой. Он просил передать вам, что там все в порядке. Том и Бенджи посылают вам свои горячие приветы и просят, чтобы вы не волновались. А вы и не будете, правда? – Женщина улыбнулась, и Энни снова обратила внимание на резкий контраст между светлым и темным. Она хотела сказать: «МАРТИН…», но снова ей не дала это сделать капсула во рту. Энни вспомнила, что не может говорить и двигаться. Боль отбрасывала ее назад в забытье, а сейчас ощущалась даже сильнее, чем раньше. И все-таки она знала, что здесь, при свете ламп, она в безопасности. Улыбка санитарки была широкой, светлой, умиротворяющей. Но все же страх вернулся и охватил ее. Где Стив? Энни разволновалась от того, что не может даже повернуть голову, чтобы посмотреть где он. Он бы понял этот страх, все что происходит сейчас с нею. Он по-прежнему был с ней рядом, в ее мыслях, в ее душе. Она совершенно отчетливо слышала все слова Стива и даже видела, будто смотрела его глазами, сгорбленную фигуру его бабушки, шаркающей по их убогой квартирке. Она увидела, собственную квартиру Стива с большой абстрактной картиной на белой стене. Но почему же его самого там нет?
Энни снова сделала попытку заговорить. Ей хотелось позвать Стива, как звала она его там, в той кошмарной темноте. Но на этот раз он не ответил ей, а чернокожая санитарка положила на руки Энни свою теплую ладонь.
– Лежи-ка спокойно, будь хорошей девочкой. Ты же не хочешь повалить все мои аппараты, правда?
Энни попыталась сообразить, о каких аппаратах идет речь. Ответ находился где-то за границей ее понимания, точно так же, как одна из ламп находилась за границей ее поля зрения. Невозможность найти ускользающий ответ на этот вопрос казалось даже более мучительной, чем физическая боль. Энни почувствовала, как в уголках ее глаз начались скапливаться слезы, а потом они потекли горячими струйками по щекам.
Сиделка склонилась над ней, вытерла ей глаза:
– Ну, ну, миленькая, – услышала Энни ее ласковый шепот, – незачем плакать. Надо потерпеть, ты ведь у нас такой молодец.
Рано утром следующего дня Стива пришли навестить два офицера из отдела по борьбе с терроризмом. Они неловко уселись рядом с его кроватью, преисполненные сочувствия и сознания печальной необходимости выполнить все формальности. Детективы достали свои записные книжки.
– Сожалею, – сказал Стив, – ничего не могу сказать. Я всего лишь открыл перед женщиной дверь, и в тот же момент взорвалась бомба. Я ничего не видел.
Даже не представляю, кто бы это мог сделать.
– Что было, то уже прошло, – обессилено думал он. – Это случилось, а мы с Энни там оказались в этот момент, вот и все. Там были другие люди, но нам двоим повезло – мы пока живы. Энни, где ты?
Но радости от того, что выжил, он не испытывал. Воспоминания о том, как лежали они там, вдвоем, в полной темноте, вызывали тоску. А больше думать ни о чем не хотелось.
Детективы поблагодарили его, захлопнули свои блокноты, и вскоре их шаги затихли вдали.
Следующим, кто пришел навестить Стива, был Боб Джеффери.
Еще в самом начале когда только привезли в больницу, его просили назвать кого-нибудь из ближайших родственников.
– КЭСС? – подумал он, – НЕТ, НЕ КЭСС. А если таких у меня нет?
– Тогда, скажите просто, кому мы могли бы сообщить, где вы находитесь, – сказали ему.
В конце концов он дал им телефон Боба Джеффери. Больше потому, что тот был его деловым партнером, чем по причине их особенной близости. Боб был ему не ближе, чем десятки других его знакомых.
И вот сейчас Боб вошел в палату, грузный, в своем дорогом пальто, держа в руке один из принадлежавших Стиву итальянских чемоданов.
Он остановился у кровати Стива, посмотрел на гору одеял, подложенных ему под ногу, на одежду, в которую облекли его компаньона, а потом на искусанные губы.
– Иисус, Стив? – наконец, сказал он, – неужели перспектива вместе повеселиться на Рождество хуже, чем пребывание на больничной койке?
Стив уронил голову на подушки и от души засмеялся. Но от сотрясения во всем теле вспыхнула боль, и его смех быстро угас. Боб взглянул на серое лицо друга.
– Плохо? – сочувственно спросил он. Стив, немного помедлив сказал:
– Нет, не очень.
Ему уже сказал заходивший проведать его хирург, что они наложили гипс на его сломанные кости. Скоро его бедро начнет срастаться, и он опять будет нормально двигаться.
– Мне сказали, что я примерно месяц не смогу ходить.
Боб поднял тяжелый чемодан и поставил его на кровать.
– М-м-м, как насчет того, чтобы распотрошить все это?
На этот раз Стив не рискнул засмеяться.
– Я же не просил приносить бездну вещей.
– Ну, ну, парень, ты ничего не понимаешь в этих делах.
