постепенно откопать весь корпус и не вытягивать ящика, пока мы не обозначим и не каталогизируем всего, включая содержимое трюма. Но я пошел на компромисс до такой степени, что готов вытаскивать ящик, как только мы уберем всю верхнюю палубу и получим к нему доступ. Ты не можешь от меня требовать большего.
— Эдвард, — сказал я. — Я требую от тебя, чтобы ты отпустил вниз и взял столько инструмента, сколько сможешь, любого инструмента, и чтобы ты проник внутрь и нашел этот медный ящик, чтобы ты принял это как задание номер один.
— Я не сделаю этого, — ответил Эдвард.
— Тогда забудь о деньгах и забудь обо мне. Ты с самого начала счел, что меня можно надувать.
— Я не надувал. Я вообще не обещал, что вломлюсь в этот корпус как Кинг-Конг и выхвачу оттуда демона, разваливая по пути все, что будет на дороге. Джон… Джон, послушай. Послушай меня, Джон. Мы историки, понимаешь? Мы не охотники за реликвиями и не специалисты по морской спасательной службе, мы даже не торговцы реликвиями. Знаю, что время торопит. Понимаю твое нетерпение…
— Черта лысого ты понимаешь! — завопил я. — Ты сидишь в этом музее с Джимми Форрестом и остальной шайкой и все время только копаешься в пыли. Пыль, реликвии, старые книги, только этим и живешь. Ну так вот, я хочу тебе напомнить, что здесь, вокруг, здесь реальный мир и что в этом мире человеческие ценности имеют намного большой вес, чем история.
— Но ведь именно история и является человеческой ценностью, — заявил Эдвард. — Вся история учит нас человеческим ценностям. Как ты думаешь, какого черта мы тут делаем? Мы углубляем свое знание о человеке! Ты думаешь, что нам может этот корпус? Мы просто хотим знать, почему наши предки решили отправиться в море несмотря на страшный шторм, чтобы избавиться от останков ацтекского демона. Не говори мне, что это не касается человеческих ценностей. И не говори мне, что мы окажем человечеству услугу, если разобьем этот корпус и уничтожим бесценные исторические данные, которые там могут находиться.
— Ну что ж, — сказал я более спокойно. — Кажется, что вы, историки, и я, имеем диаметрально противоположные взгляды на то, что является услугой человечеству. В этом положении мне не остается ничего другого, как только сидеть тихо и убраться из этой лодки, как только доплывем до пристани. Это конец, Эдвард. Прощай.
Дан Басс взглянул на Эдварда, как будто ожидал, что Эдвард извинится. Не оскорбленный яйцеголовый — это наиболее упрямое существо на свете, а в этом Эдвард не был исключением. Он стянул свой мокрый комбинезон, бросил его Джилли и прогнусавил:
— Возвращаемся. Эта прогулка неожиданно перестала быть приятной.
Подошел Форрест, неся в обеих руках кофейник с горячим кофе.
— А что с финансами? — спросил он. — Что мы будем делать без тестя Джона?
— Справимся, ясно! — провизжал Эдвард. — Я поговорю с Джерри из Инвестиционного общества Массачусетса. Его достаточно заинтересовала та идея, чтобы использовать «Дэвида Дарка» как приманку для туристов.
— Ну… раз считаешь, что сможешь откуда-то вытряхнуть шесть миллионов… — неуверенно начал Форрест.
— Я вытряхну откуда-то эти шесть миллионов, ясно? — проревел Эдвард.
— А теперь возвращаемся в Салем, пока я не сказал чего-то, о чем буду жалеть.
Мы повернули, и Дан Басс направил лодку в сторону берега. Никто ничего не говорил, даже Джилли держалась на дистанции. Когда мы отдали концы на Пристани Пикеринга, я не теряя времени, соскочил с «Диогена», перебросил сумку через плечо и направился в сторону паркинга.
— Джон! — закричал кто-то за мной. Я остановился и повернулся. Это был Форрест.
— В чем дело? — спросил я.
— Я хотел только сказать, что мне жаль, что так вышло, — буркнул он.
Я посмотрел на «Диогена» и на Джилли, которая складывала комбинезоны и посыпала их тальком. Она даже не подняла головы и не помахала мне рукой на прощание.
— Спасибо, Форрест! — сказал я. — Мне тоже жаль.
30
Однако я ошибся, думая плохо о Джилли. Он вернулся в дом на Аллее Квакеров и как раз собирал багаж из нескольких рубашек и свитеров перед переездом к старому Эвелиту, когда зазвонил телефон.
— Джон? — это я Джилли.
— Джилли? Я думал, ты уже не разговариваешь со мной, как и все эти высушенные археологические мумии из Музея Пибоди.
Она рассмеялась.
— Я не хотела их бесить. Пойми, Джон, уже много месяцев я веду у них корабельный журнал, они зависят от меня. Но я считаю, что Эдвард глупо себя вел по делу этого медного ящика, который нужно извлечь из трюма. Ведь если этот ящик действительно имеет связь с духами, то я считаю, что его нужно вытащить в первую очередь.
— Я тоже так считаю, — уверил я ее. — Но ты видела, как отреагировал Эдвард. И это тот человек, который клялся, что всегда будет моим другом. Уж лучше иметь дело с Миктантекутли. По крайней мере известно, что от него можно ожидать.
— Разве Эдвард на самом деле обещал тебе, что вы сразу вытащите этот чертов медный ящик?
— Он дал мне понять, что это так и есть. Как можно более быстро, именно это он и говорил мне. Я знал, что этого нельзя уладить за две минуты, даже когда локализуем корпус. Но никогда не было речи о целых годах. Это дело слишком срочное, чтобы его растягивать на годы. Так или иначе, а демона нужно оттуда извлечь, и побыстрее.
Джилли помолчала, потом сказала:
— Ты сегодня вечером уезжаешь в Тьюксбери, да?
— Точно.
— Тогда я заскочу к тебе позже, если сможешь подождать до девяти или десяти вечера. Мне сначала нужно кончить переучет в салоне.
— Хорошо, жду тебя между девятью и десятью. Можешь даже приезжать и позже.
Я кончил паковаться и сделал обход всего дома. Спальни были тихи и пусты. Везде царила удивительная, душная атмосфера, как будто дом чувствовал, что я уезжаю. Я заглянул в ванную на втором этаже, чтобы забрать щетку для зубов. В ней я остановился на секунду и взглянул на свою рожу в зеркале. Она выглядела явно утомленной. Под глазами у меня были пурпурные пятна, профиль приобрел удивительный, лисий вид, как будто решение освободить Миктантекутли изменило меня, так же и портрет Дориана Грея изменялся под влиянием аморального поведения хозяина.
Я взял чемодан и спустился вниз. Я уверился, что краны закручены, а холодильник отключен и разморожен. Потом я вошел в салон и проверил, не оставил ли я чего-то. Я собирался даже забрать картину с «Дэвидом Дарком», на всякий случай, ведь старый Эвелит мог что-то пропустить на картине, прежде чем ее продать.
Я и в дальнейшем хотел пожить в Тьюксбери, у Эвелита, хотя и не принадлежал уже к группе Эдварда. Честно говоря, теперь мне более чем когда-либо хотелось знать о Миктантекутли и о «Дэвиде Дарке», поскольку я пришел к выводу, что если Эдвард уперся рогами в вопросе медного ящика, то я должен буду извлекать его сам. Невзирая на отсутствие опыта в этом и невзирая на все юридические препоны, касающиеся подъема судов на моря.
Я уверился, что огонь в камине погас, затем потушил свет в салоне и приготовился к выходу. Но когда я уже хотел закрыть двери, я опять услышал этот шепот, этот тихий, мерзкий шепот. Я заколебался, прислушиваясь. Потом я напряг зрение, стараясь заметить, есть ли кто-то в темном салоне. Шепот все еще звучал, похотливый и умиляющий, шепот извращенца-убийцы. Я посмотрел в сторону камина и уверился, что между колодами дерева вижу две слабо светящиеся алые точки, как будто глаза дьявола.
Я заколебался, затем зажег свет. В салоне не было никого. Огонь погас, в холодном пепле не было видно ни искорки. Я окинул салон быстрым взглядом, затем потушил свет и запер дверь. Я знал, что пока мой дом будет сборищем этих призраков, я не буду в состоянии вернуться в него. Слишком много зла
