Они чувствовали, что сделаны из одного теста, чувствовали, как близки в этой упорной одержимости: иметь то, что хочешь. Однако даже такое единство душ не мешало им быть осторожными в отношении друг друга.
И вот пустые любезности, комплименты и фривольности кружили над столом, а эти трое следили друг за другом, и каждый руководствовался своим желанием в достижении своей цели:
'Я должен тебя заполучить, красавица! И как можно скорее!'
'Я хочу, чтобы ты стал моим мужем, мальчик! Моим мужем!'
'С помощью этой девчонки и твоего честолюбия я вырву отца из твоего сердца!'
Взгляд Луция упал на водяные часы, стоящие на подставке из черного мрамора. Драгоценное тонкое стекло было вставлено в пирамиду из золотых колец, капли воды падали свободно, со звоном.
У Луция на щеке задергался мускул. Сейчас он должен уйти, если хочет к назначенному часу попасть домой. Он забеспокоился. Макрон заметил беспокойство и волнение Луция и подумал: 'Дело ясное, я должен их оставить одних. Я этому мальчику сейчас что овод на спине осла'. И он поднялся.
– Я пригласил сюда посла наместника из Норика. Где нам прикажешь разместиться, девочка?
– В таблине вам будет удобно, отец.
– Хорошо. Я тебе, Луций, открою новость. Император решил, что сирийский легион не пойдет на Дунай. Легион и ты останетесь в Риме.
Валерия радостно засмеялась и пошла проводить отца до таблина.
Луций остался один. Он проклинал быстро летящие часы, но уйти не мог.
Он брал в руки предметы, которые держала в руках она. К чему бы он ни прикасался, все источало аромат.
Резкие запахи действовали возбуждающе на Луция. А как пахнет она? Губы, волосы, плечи. У Луция мурашки забегали по спине и по всему телу разлилось тепло. Он прикрыл глаза. Вернулась Валерия.
– Я пойду переоденусь и причешусь, – сказала она.
– Не уходи, моя божественная! – остановил он ее. – Ты обворожительна. Каждое мгновение…
Она стояла напротив него. Округлые груди притаились под муслином. Залах женщины одурманивал. Валерия была взволнована не меньше Луция, но изо всех сил старалась взять себя в руки. Я люблю, говорила она себе. Впервые в жизни я люблю. Боги, не оставьте меня! Она торопливо вспоминала опыт прошлого: портовая девка ложится без разговоров, гетера предпочитает продолжительную любовную игру, переплетая ее стихами или песней. Но как же ведет себя благородная матрона, когда речь идет о благородном патриции?
Как ведет себя благородная матрона в минуты любовного волнения?
– Ты хочешь посмотреть, как я живу, Луций?
Она провела его по натопленным комнатам. Рабы бежали перед ними и всюду зажигали светильники, Каждая комната была другого цвета, и в каждой был свой особый запах, все были обставлены с восточной роскошью. Каждая ткань, каждый предмет несли чувственную изысканность Азии и Африки. Не Афин и не Рима, а Антиохии, Пальмиры, Тира, Александрии.
Валерия шла впереди.
– Я люблю Восток, – говорила она, словно оправдываясь и гордясь.
Луций угадывал под прозрачной тканью линии ее бедер. У него перехватило горло, и он не мог говорить.
– Я тебя понимаю, – хрипло проговорил он минуту спустя.
Они вошли в продолговатую комнату, вдоль стен которой стояли высокие шкафы из кедра, а в них множество свитков. На фасадной стене греческая надпись, сделанная киноварью: 'Пока ты жив, сверкай, все трудности пусть минуют тебя. Очень недолго нам дано жить, время само забирает свою дань…'
– Это моя библиотека, – сказала она скромно, но с гордостью.
Луций брал в руки пергаментные свитки, помещенные в драгоценные футляры из тонкой кожи. На крышке каждого футляра был драгоценный камень. Здесь ряд бриллиантов, там вся крышка из рубинов, а рядом изумруды, топазы, сапфиры. Она заметила его удивление и рассмеялась:
– Это мой каприз. Я придумала для своих любимых поэтов, а у меня много их стихов, это обозначение. На этой стене греки, напротив Рим. Бриллианты – Алкей, топазы – Анакреон, сапфиры – Бион, рубины – Сафо, теперь понимаешь? А на другой стороне: бриллианты – Вергилий, рубины – угадай кто?
– Катулл.
– Отлично, ты угадал. Проперций – топаз, Овидий – бирюза, мой камень.
– Бирюза, – тихо повторил Луций. – Прекрасный, изменчивый камень, как твои глаза…
Она отвела взгляд. Он механически вынул Овидия, развернул и прочитал первое, что попалось ему на глаза:
'О боги, сколько черных тайн скрыто в душе человека!' Он покраснел, быстро свернул стихи и вложил их в футляр.
– А твои самые любимые?
Она залилась глубоким грудным смехом, который так волновал Луция.
– Трудно выбрать – Катулл. Сафо. Проперций.
– Биона я не знаю. Не прочтешь ли ты мне несколько стихов – я люблю греческий язык…
