ходит по атрию и ожидает в смятении, не прозвучат ли шаги сына, каждая минута – это целая вечность, уже давно полночь…
Валерия всматривалась в отблески огней Весты, символа домашнего очага.
– Какая красота, – вздохнула она.
Он легонько притянул ее к себе, мыслями он был еще с отцом, но чувства влекли его к этой молодой женщине. Валерия отстранилась от него.
– Пойдем. Здесь холодно.
И когда за ними прошелестел занавес из тяжелой материи, она сказала сдержанно:
– Уже поздно. Ты должен идти.
Луций был в отчаянии. Он должен уйти безо всякой надежды? Дома он потерял все. Он проигрывает и здесь. Что в ней изменилось? Почему?
Спокойным тоном она говорила о повседневных делах, о погоде, об играх в цирке.
– Римляне, в конце концов, заслужили эти зрелища…
Она видела, что Луций не слушает ее, и добавила с легкой иронией:
– Ты утомлен речью в сенате?
– Нет. Я не слушал тебя! – вырвалось у него со страстью. – Я не слушал тебя. Я не могу тебя слушать. Я вижу твои губы, но не слышу, что они произносят. Я люблю тебя! Почему ты не веришь мне?
Она сказала тихо:
– У тебя есть невеста…
– Для меня существует только одна женщина – ты! Я думаю только о тебе! Я хочу только тебя! – закричал он в отчаянии.
Он схватил ее руки, целовал пальцы, запястья, ладони, плечи, целовал ее волосы и внезапно поцеловал губы. Она стояла не шевелясь. Потом прильнула к нему губами, всем телом. Ответила на его поцелуи, затосковала по его объятиям, прижимаясь к нему все теснее, все сильнее – и вдруг поняла, что сейчас, вот в этот момент, решится вопрос, как Луций будет относиться к ней. И, отпрянув, она сказала холодно:
– Ну иди же, Луций, – и, заметив его огорчение, добавила:
– Сегодня счастливый день. Не только для тебя, но и для меня.
– И для тебя? – выдавил он хрипло. – О боги! Скажи когда? И где?
Она погладила его с нежностью:
– Я сообщу тебе, милый! А сейчас иди.
Он поцеловал ей руку и вышел.
Она застала Макрона над бумагами в таблине. Он был один. Макрон удивился, как быстро прошло время.
– Представь себе, как будет злиться Энния, оттого что я так поздно вернусь. Ну что твоя птичка? В клетке?
– Что ты замышляешь, отец?
– Что ты замышляешь? – повторил он с улыбкой.
– Я? – задумчиво протянула Валерия. – Еще не знаю…
Макрон задумался:
– Не знаешь? Но ведь ты всегда знала. Неужели дела так плохи, девочка?
Она улыбнулась счастливая.
– Плохи? Наоборот! Я получила подарок от Венеры… Я выйду замуж за Луция.
Макрон вскипел:
– Луций и ты? Ты сошла с ума!
Он зашагал по комнате, размахивая руками. Однако в мыслях супружество дочери с Луцием представилось ему совсем в ином свете: Ульпий слишком стар, Сервий Курион не намного моложе. И он признательно посмотрел на дочь. Грандиозный шаг! Мы его приберем к рукам! Республиканцы потеряют продолжателя! Он внимательнее присмотрелся к ной: она бледна, молчит, внезапно стала совсем другой, абсолютно другой. Это не похоже на простой каприз, скорее на страсть, которой неведомы преграды.
Валерия подошла к отцу и произнесла с фанатическим упрямством фразу, которую всегда повторял он, когда следовало принять важные решения:
– Это должно произойти!
Отец улыбнулся дочери ласково и восторженно.
– Я пожертвую Венере откормленную овцу. И на мою помощь ты всегда можешь рассчитывать, ты это знаешь…
Луций быстрым шагом шел к дому. Навстречу ему плыли огоньки факелов, они сопровождали господ из лупанара, дозоры вигилов. Он сторонился всех и всего. Когда он начал подниматься на Авентин, ноги внезапно отяжелели. Что он скажет отцу? Как тот это примет?
Вскоре показался дворец отца; он светился в ночи всеми своими огнями.
