Анит оборвал, как бы спохватившись. Мелет крепко сжал его руку:
– Чего ждать?
– Да хотя бы нового Коринфа, нового Аргоса. Нельзя ему медлить, не то рабы объединятся с беднотой и поубивают нас!
– Ты хочешь сказать – Сократ натравливает на вас бедноту?
– Нет, этого он не делает. – Анит ненавидяще цедил слова сквозь зубы. – Достаточно того, что он шляется по городу, этот босоногий брат нищих, и объясняет, что справедливо, а что нет.
Мелет хмуро сказал:
– Да, этого достаточно. С меня же хватит и того меньше: его насмешек. Но это грозный удар! – выкрикнул он.
– Конечно, удар, – подхватил Анит. – И ты не собираешься защищаться?
– Сначала пускай защищается твой отец.
– Он так и сделает. Думаешь, я тут с тобой разговариваю забавы ради? Мне нужно знать – согласен ли ты помочь отцу?
Мелет встал в испуге:
– Я – твоему отцу? Но как?
Анит тоже поднялся и дружески хлопнул его по плечу.
– Как? Тоже мне вопрос! Как поэт. Как оратор.
Мелет молчал, не в силах опомниться.
– Награда будет велика, Мелет.
Молчание.
– Так передать ему, что он может рассчитывать на тебя, на моего лучшего друга?
Молчание.
Анит смотрел на длинные, до плеч, склеенные потом волосы Мелета. На бледном, испитом лице выступал большой нос, распухший словно от слез.
Анит нетерпеливо постучал ногой по полу.
Мелет поднял руку – словно к присяге.
Анит обнял его:
– Спасибо, друг. Сократ превыше всего почитает свет – так пойдем же к нашим светлячкам!
И, засмеявшись, он взял поэта под руку.
На столиках уже были приготовлены холодные закуски, охлажденные вина, рабыни носили дымящееся жаркое.
Оба гостя со своими избранницами накинулись на вкусные яства, жадно запивали их тяжелым вином, хватали то куски дичи, то ломти жареного ягненка, и снова пили, и набрасывались на сладости, на фрукты, и снова – мясо, вино, гусиная печенка, вино, селедки, вино…
Анит был в таком приподнятом настроении, что даже Демонасса, нередко видавшая его у себя, его не узнавала. Или у молокососа какой-то праздник? Ночка-то ему дорого обойдется. Но опасаться нечего – не хватит у сынка, заплатит папаша.
Анит так и сыпал новыми распоряжениями. Одни Демонасса исполняла, другие нет, но все заносила на дощечку. От вина у Анита уже заплетался язык, заплетался он и у Мелета, которому никак не удавалось воспеть стихами ушки-раковинки Харины.
Девицы переглянулись с Демонассой: да, сегодня улов, выраженный в драхмах, будет необычайно обильным. Ну и довольно, не стоит навлекать на себя гнев Анита-отца.
– Пора нам насытить другой голод гостей, – прошептала Неэра.
Девицы томно задышали.
Анит и Мелет нетвердым шагом удалились со своими «светлячками» в соседнее помещение, более уютное и менее освещенное. Мелет плелся сзади всех.
– Ты не задернул занавес, золотце, – сказала Харина, бросаясь на ложе.
Неэра, шедшая следом за Анитом, оглянулась.
– Неважно, – пробормотал Мелет. – Никому не противно смотреть, как люди наслаждаются…
Но Неэра задернула занавес. В быстром ритме зазвучали кифара и бубен, затем раздались подмывающие звуки авлоса. Любовные игры… Смех… Поцелуи… Счастливые вздохи… Приглушенные стоны.
Молодой своей силой Анит укрощает Неэру, она же впилась в него и впрямь как ядовитый паук, упомянутый Сократом, и лишает его рассудка.
– Я тебе нравлюсь, мой боровок?
– Которая из вас искуснее в любви – ты, Неэра, или Харина? – спрашивает Анит.
Харина хвалит Неэру, та – Харину.
