Стемнело. Ночь пала на море, но Пирей засиял, замерцал сотнями огоньков – даже сами Афины не светятся так. Зажглись бесчисленные факелы, лампы, светильники…
Друзья поднялись, пошли на зов огней, и огни втянули их в улочку, где перед каждым домом висел цветной фонарь или фаллос. Гигантские желтые и зеленые дыни, огромные ярко-красные яблоки подмигивали, покачиваясь под морским ветерком.
Из открытых дверей в улочку ворвалась музыка. Авлос, двойной авлос, свирель, кифара, бубен, топот танцующих… Старухи сводни приглядывались к обоим юношам, и, вмиг распознав аристократическое одеяние Критона, для верности пощупав его плащ, они – почтительно или дерзко, услужливо или назойливо, кто как умел, – зазывали друзей в вертепы. Но те проходили мимо. Вот другая улочка, еще уже, тесные домишки, под их стенами, у входов, стоят полуголые проститутки, другие выставляют напоказ свои прелести из-за откинутой занавеси. Критон задыхался. Но даже и более стойкий Сократ, повидавший куда больше Критона, не остался равнодушным. Крепкая нагая фракийка неподвижно сидит на пороге в проеме двери – картина в раме. Девушка с распущенными волосами и одной обнаженной грудью манит Критона жестами необузданной вакханки, она приближается к нему и, чуть прикоснувшись телом к его телу, издает стоны наслаждения…
Критон оттолкнул ее – вакханка прижалась к Сократу; но и тот не обнял ее, и тогда она спросила:
– Вам женщина не нужна? Он – твой любовник?
Только отвергнешь одно предложение – новое тут как тут. Пышная сирийка, словно бабочка крылом, взмахивает полой несшитого пеплоса, то открывая, то закрывая низ живота.
– Войдите, миленькие! – зовет ласкающе. – Не раздумывайте! Войдите!
Критон и Сократ проходят мимо предлагаемого товара, хотя по спине у них так и бегают мурашки.
В тени под стеной лежит старая проститутка, ее пеплос из грубой ткани винного цвета совсем почернел от грязи. Длинными тощими руками она ухватила Критона за ногу и с неожиданной силой заставила его остановиться. Обнимает его ногу, все выше и выше, страстно целует ее…
– Дай мне заработать, господин, – клянчит она сквозь поцелуи, – я такое умею, как ни одна здесь…
В тягостном смущении Критон отвечает:
– Мне ничего этого не нужно…
– Молоденьких ищешь! – засмеялась старуха. – Как всякий новичок… Но попробуй, что я умею!
Критон с отвращением почувствовал, как она прямо присосалась к его бедру.
– Пусти! – крикнул он. – Пусти, не то пинка получишь!
– Пожалеешь…
Вмешался Сократ:
– Пойдем, Критон!
Тот, уже без всякой деликатности, силой вырвался из костистых пальцев, от присосавшихся губ. Старуха взвыла будто от боли:
– Ты меня поранил до крови! – Она лгала. – Одари за это голодную…
Критон вынул кошелек.
Но тут из темноты вынырнула другая проститутка и, подбежав к Критону, завизжала:
– Ничего ей, подлой, не давай! Выпрашивает оболы, а у самой серьги до плеч! Глянь! Да золотые!
У старухи захрипело в горле, прежде чем она произнесла сурово:
– Их я на хлеб не сменяю. Они со мной в могилу уйдут.
Критон бросил старухе драхму. Чистое серебро звякнуло о камни – старуха мгновенно навалилась на монету, прикрыла ее своим телом.
Вторая проститутка пустилась вслед за Критоном, за господином, который не считает денег:
– Пойдем со мной, малыш! Видишь вон желтый фонарь, там мое место, и твое тоже, это самый усладительный дом в Пирее…
Критон ей не ответил. Они миновали «самый усладительный дом любви», из дверей которого неслись сладко-томные звуки авлоса. На стене дома было начертано со многими ошибками:
За пределы этого дома проститутка не осмелилась выйти – дальше был уже чужой участок. Прислонилась к стене, утомленная напрасной попыткой; стала подстерегать новую жертву.
По улочкам шатались моряки всех портов Афинского морского союза и варварских стран Востока и Запада, одетые в самые разнообразные одежды, но все – с кинжалом у пояса.
Три сирийца заняли всю ширину улочки – чтобы пропустить их, Сократу с Критоном пришлось прижаться к стене.
– Где лучше всего? – спросил один из сирийцев.
– В корчме «У Афродиты Каллипигии», – ответил другой.
– Что значит «Каллипигия»? – поинтересовался третий, привлеченный звуком незнакомого слова.
– Это значит, что у нее роскошный зад, – объяснил второй и дополнил свои слова жестом, как бы огладив рукой воображаемые ягодицы.
– Туда и пойдем, – решил третий.
