— А ты что, не знаешь?
— Нет.
Вот так номер! Я был в отчаянии, но Вера не думала сдаваться.
— Ничего, мы у кого-нибудь узнаем, — решила она.
Мы медленно побрели по улицам, надеясь найти кого-нибудь, кто бы сказал нам, где живет дядюшка Андреас. Мы встречали прохожих, но большинство были тоже беженцы, и расспрашивать их было бесполезно.
По улицам проносились немецкие грузовики, нагруженные пулеметами, от их тяжести камни вылетали из булыжной мостовой. Вера обратилась к женщине, которая подметала крыльцо своего домика, но та никогда не слышала о человеке по имени Андреас Спигел.
— Спроси-ка лучше его, — посоветовала она, указав рукой на приближавшегося к нам пожарника.
Мы повторили наш вопрос. Пожарник задумался и, зажмурив глаза, сдвинул каску на затылок.
— Андреас Спигел… Знакомое имя. — Он открыл глаза и поглядел на крышу соседнего дома. Мы невольно проследили за его взглядом, словно ожидая увидеть на крыше дядюшку Андреаса. А пожарник вдруг щелкнул пальцами. — Я знаю, о ком вы спрашиваете. Это Пемза. Сейчас я вам в двух словах объясню, как к нему пройти. Вот смотрите…
Не только в двух словах, но и с помощью выразительных жестов он объяснил нам дорогу: мимо цикорной фабрики, дальше свернуть налево, потом направо.
— Там перед домом растет большой каштан, — добавил он для уточнения.
— Перед виллой, у него вилла, — поправила его Вера.
— Все равно, вилла тоже дом, — сказал пожарник. Вера поблагодарила его, и мы пустились в дорогу.
— Почему он назвал его Пемзой? — поинтересовался я.
— Прозвище, наверное.
Я подумал: какое забавное у Вериного дядюшки прозвище, а вслух сказал:
— Только бы он был дома…
— Придется рискнуть, — ответила Вера.
Она еще немного прихрамывала, антисептическая мазь, которой в медпункте смазал ее ноги санитар, сделавший перевязку, конечно, не могла сразу унять боль и залечить волдыри. Мне было ее очень жаль, и я сказал:
— По-моему, я уже вижу каштановое дерево.
— Хотелось бы мне, чтобы это было так, но мы пока только вышли на дорогу, — вздохнула Вера.
Чтобы дорога показалась короче, я стал мысленно представлять себе дядюшку Андреаса. Это было нелегко, ведь я ничего о нем не знал, кроме того, что его называли паразитом, что он промотал свои денежки и живет на вилле с бумажной крышей. Вера сама видела его всего один раз — пять лет назад.
Наконец мы увидели каштан. Когда мы подошли поближе, он показался нам не таким уж высоким, каким его описал пожарник, я даже предположил, что это не тот каштан. Но Вера решительно заявила, что мы точно следовали по маршруту, указанному пожарником, а потому ошибки быть не может. Итак, мы добрались до места.
После недолгого колебания Вера толкнула калитку. Это был ее дядя, и потому она пошла вперед, а я за ней. Небольшая аллея, с обеих сторон обсаженная низким декоративным кустарником, вела к вилле.
Оба волновались: неизвестно, как дядюшка Андреас нас встретит, а ведь от этого в конечном счете зависит наше возвращение домой.
Закрытые ставни свидетельствовали о том, что в доме никого нет, впрочем, их могли закрыть из предосторожности. Многие сейчас закрывают ставни, чтобы сохранить стекла во время бомбежки, да и просто так, на всякий случай. На боковой дорожке стояла машина с заляпанными грязью брызговиками.
— Это его машина? — спросил я.
— Да, — ответила Вера, впрочем без особой уверенности.
Мы с любопытством заглянули внутрь. На заднем сиденье стояла какая-то таинственная установка, похожая на радиоприемник с множеством кнопок и проводов. Потом я посмотрел на запертый дом, и мое радостное ожидание сменилось отчаянием. Захотелось повернуться и бежать прочь. Было такое ощущение, будто отовсюду за нами незаметно подглядывают: из всех щелей, из замочной скважины. Но Вера смело приблизилась к входной двери и решительно позвонила. Звонка не было слышно — во всяком случае, мы его не услышали.
Сейчас дядюшка Андреас появится перед нами. Как мне к нему обратиться? «Добрый день, менеер Спигел…» Нет, пожалуй, проще: «Дядя Андреас…» В том случае, если в доме все так же благополучно, как и вокруг него. Однако дядюшка Андреас не появлялся. Мы терпеливо ждали, прижавшись к двери ухом в надежде услышать за дверью хоть какой-то шорох.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросил я.
— Да, но не знаю, что это такое, — сказала Вера. Я тоже слышал какие-то звуки, но не понимал, что они означают. Как будто чьи-то шаги то приближались, то отдалялись или доносились глухие удары в боксерскую грушу, которую кто-то молотил изо всех сил.
— Позвони еще раз, — предложил я.
Вера позвонила. На этот раз мы услыхали звонок: мелодичный перезвон разнесся по всему дому. Казалось, толпа людей высыпала в прихожую — хохочущих, орущих, явно навеселе, — но потом шум внезапно стих, и мы услышали, как кто-то снимает цепочку на двери.
Я спрятался за Верину спину, впившись глазами в дверь, которая чуть-чуть приотворилась. Из щели высунулось угрюмое лицо. Оно было изрыто оспой или еще какой-то болезнью, серая кожа была испещрена мелкими рябинами. Я вспомнил, как пожарник сказал: «Пемза». Голова у меня пошла кругом: неужели это и есть Верин дядя, ведь я его себе совсем не таким представлял. Господи, до чего же отвратительная рожа была у этого человека! Я сжался в комочек за спиной Веры, стараясь, чтобы меня не было видно и дядюшка Андреас не заметил моего ужаса. Вера тоже пришла в замешательство и смогла выдавить из себя лишь какие-то нечленораздельные звуки.
— Вам что надо, озорники? — пробурчал дядюшка Андреас.
— Дядя Андреас, я ваша племянница Вера. Я… мы…
— Племянница Вера… — пробормотал он, окидывая ее недоверчивым взглядом.
— Да, дядя Андреас. Мы просто зашли к вам, но, если вам некогда, мы сейчас же уйдем. Мы…
— Зашли, говоришь? Нашла время заходить… У меня гости, я не могу вас принять. А это еще кто с тобой?
— Мы живем по соседству, — представила меня Вера. — Встретились по дороге, когда бежали из Антверпена. Его родители погибли во время бомбежки.
Пемза бросил на меня пронзительный взгляд.
— Соседский мальчик, говоришь? Странно, что я этого постреленка никогда не видел.
— Да-да, он из нашего квартала, — поспешно объясняла Вера.
Дядюшка Андреас буркнул еще что-то, а потом сказал:
— Твой отец не научил тебя приличным манерам. Разве благовоспитанный человек врывается в дом вот так — ни с того ни с сего? А где твои родители, они тоже здесь?
— Папа в армии. А мама… я не знаю, где она… — прошептала Вера.
Я сразу понял, в чем дело. Он не желает впустить нас в дом. Но меня это нисколько не огорчило. Если бы мне предложили выбрать, остаться здесь или уйти, я без колебаний выбрал бы последнее. Мне совсем не нравились ни физиономия этого Пемзы, ни его голос, похожий на скрежет ржавой пилы. Но Вера продолжала разговаривать с дядюшкой Андреасом, пока он не отворил дверь пошире и не сказал:
— Входите, только ненадолго. Мне некогда. Ступайте на кухню. Получите там по бутерброду.
Я проскользнул в дом следом за Верой, и мы очутились в полутемном холле.
Нет, я не стал говорить дяде Андреасу, как собирался: «А у вас хорошо, дядя Андреас». Я плотно сжимал губы и боялся даже дышать. Да и по правде сказать, было здесь далеко не так роскошно, как я ожидал. У входа лежал вытертый коврик, а рядом с небольшим зеркальцем висели служившие вешалкой большие, ветвистые оленьи рога.
