Шатти обладала безупречным вкусом в том, что касалось языка и стиля. Ее взгляд прирожденного литературного критика бдительно отслеживал любую погрешность. Что за первоклассный редактор из нее получится, если Шатти когда-нибудь надумает сменить род деятельности и откажется от «карьеры» официантки!
Структуру языка она изучила в совершенстве. Орфография, пунктуация и грамматика тоже были у нее на высоте. Ясная, кристально прозрачная, энергичная художественная проза — вот к чему она стремилась сама и ненавязчиво направляла Кеннета. С каждым днем автор все больше ценил свою помощницу.
— Никаких «но», — усмехнулась Шатти.
— У тебя без «но» не обходится, — возразил Кеннет.
— Ну ладно, — смилостивилась девушка. — Глава хорошая… но стала бы лучше, если бы ты рассмотрел вопрос еще и с точки зрения женщин. У моряков по большей части есть жены, дочери, сестры… Наверняка и у того пропавшего без вести капитана остались дети…
Кеннет сдержанно улыбнулся. Иногда ему казалось, что Шатти без труда читает его мысли.
Именно женского восприятия проблем его книге и недоставало. Но до чего же досадно, что ассистентка с первого прочтения поняла то, над чем он ломает голову многие месяцы!
— Я пытался взять интервью у осиротевшей дочери, но она отказывается говорить со мной.
— Хочешь, я попробую к ней подступиться? — предложила Шатти. — Может быть, с женщиной она разоткровенничается? Кроме того, я знаю многих местных рыбачек: в паб кто только не заглядывает! Могу проинтервьюировать и их.
Еще более раздосадованный, Кеннет отодвинулся от стола, но злила его отнюдь не лицеприятность критического разбора. Пока Шатти объясняла ему сильные и слабые стороны написанной главы, сам он думал только об одном: все бы отдал, лишь бы обнять девушку, прижать к себе, зацеловать до потери сознания! В губы, в шею, в плечо… пока она не застонет, не прильнет к нему, не примется отвечать на ласку…
— Пойду-ка я пройдусь, — объявил он. — Надо бы проветриться.
Шатти тотчас же вскочила.
— Я с тобой. А то весь день в четырех стенах сижу, умереть можно!
И хотя Кеннету на самом деле хотелось побыть одному, избавиться от нее возможным не представлялось. Уж если Шатти Арран вбила себе что-то в голову, она своего добьется. И за несколько дней совместного житья Кеннет на горьком опыте убедился: лучше промолчать, нежели затевать спор.
Девушка натянула сапоги, набросила куртку и поднялась на палубу. Кеннет поспешил следом, первым спрыгнул на пирс и подал спутнице руку. Но Шатти уперлась ладонями в его плечи, и Кеннет, обхватив за талию, легко, как пушинку, перенес ее со шхуны на твердую землю. Мгновение словно остановилось: оба застыли неподвижно, неотрывно глядя друг на друга.
Кеннет по-прежнему обнимал ее за талию.
Нагнуться и поцеловать ее в губы — что может быть проще? Насладиться отрадной сладостью — и тут же отстраниться. Но Кеннет знал: одним поцелуем дело не кончится. Последний его опыт по этой части доказал, что ему необходимо большее, а Шатти отказывать не станет.
Молодой человек криво улыбнулся и убрал руки.
— Пойдем, — бросил он.
Шатти бодро закивала и как ни в чем не бывало взяла его под локоть.
С наступлением холодов прибрежный Арброт словно вымирал. Этот городок, шумный и суматошный летом, в декабре дышал миром и безмятежным покоем. Рыболовецкие суда ушли на зимний промысел, отели и коттеджи для курортников закрылись до весны, прогулочные яхты, что некогда гордо качались на волнах, теперь сохли на берегу.
Таким Арброт нравился Кеннету куда больше. Вечерами молодой человек частенько прогуливался по набережной и по кривым мощеным улочкам города, вспоминая детство. Здесь Кеннет Лэверок родился и вырос, к этому миру принадлежала его душа, пусть даже дорога его пролегала в иных краях.
Молодые люди неспешно шли мимо прибрежных ресторанчиков, магазинчиков, лавок и пивных. Каждый столб, каждое дерево переливались огнями многоцветных гирлянд, каждая витрина была красиво убрана в преддверии Рождества. Шатти запрокинула голову, подставляя лицо ветру и свету. В волосах ее и ресницах запутались снежинки. Кеннет завороженно любовался ею, будучи уверен на все сто: девушки красивее он в жизни не встречал.
— Обожаю Рождество, — задумчиво произнесла Шатти. — Это мой самый любимый праздник.
— А почему? — не веря своей удаче, осторожно спросил Кеннет.
— Наверное, все дело в магии, — промолвила девушка. — В детстве я, бывало, просыпалась поутру, бежала вниз, в гостиную. А там уже стояла огромная роскошная елка, полностью украшенная, с гирляндами, с блестящими игрушками ручной работы, с мишурой. Вчера еще ее не было, а за ночь словно по волшебству появилась! А под ней — подарки, все до одного завернуты в яркие переливчатые обертки и с роскошными бантами! То-то у меня сердце стучало!
— Знаешь, — усмехнулся Кеннет, — ты ведь впервые за время нашего знакомства упомянула о своем детстве. Я уж начал думать, что ты вообще не была ребенком. Так и родилась на свет взрослой умницей- красавицей.
Рассмеявшись, Шатти шутливо ткнула его кулаком в плечо.
— Конечно же детство у меня было, а как же!
И самое что ни на есть расчудесное!
— Так когда же все изменилось?
— Изменилось?
Кеннет помолчал, тщательно подбирая слова, чтобы, не дай Боже, не вспугнуть девушку и по возможности узнать о ней больше.
— Ты как-то упомянула, что с семьей совсем не общаешься. Я так понял, что вы поссорились.
А почему?
— Да пустяки, — пожала плечами Шатти и озабоченно подняла взгляд к небу. — Кажется, буран приближается. — Девушка вдохнула поглубже. — Снегом пахнет.
Еще один квартал они прошли молча. Кеннет угрюмо смотрел себе под ноги и злился на себя. Но вот что-то привлекло внимание девушки в витрине одной из лавок. Она ухватила своего спутника за руку и потянула за собой.
— Ты только погляди! — возбужденно воскликнула она, указывая на стекло, за которым высились горы коробок с рождественскими гирляндами и украшениями. — Давай купим для шхуны!
Кеннет покачал головой.
— Да я Рождество не особо отмечаю.
— Но это же так здорово! Вроде как ночью в Венеции. Помню, как-то под Рождество мы с родителями были в… — Девушка вовремя прикусила язычок. — Ну да ты наверняка знаешь, о чем я: когда корабли украшают лампочками, а потом устраивают парад на воде.
Кеннет вскинул глаза и успел-таки заметить, что по лицу девушки скользнула тень тревоги — как если бы она невзначай проболталась о чем-то важном и теперь охотно взяла бы свои слова назад. Ночь в Венеции? В туманной Шотландии корабли лампочками не украшают. Да и в Англии тоже. Вот разве что на курортах Америки, во Флориде, например, или, скажем, в Италии… Венеция, значит?
— Я не уверен, что останусь здесь на Рождество, — небрежно бросил Кеннет.
Изумрудно-зеленые глаза изумленно расширились.
— А где же ты будешь?
— Сам не знаю, — пожал плечами Кеннет. — Книгу я к тому времени закончу. Может, поживу недельку в Эдинбурге, сестер навещу, или, может, в Лондон махну. А ты чем займешься?
Девушка повернулась к витрине и прижала ладони к обледеневшему стеклу.
— Я думала, что все еще буду на тебя работать. Книгу тебе ведь сдавать только в январе. И я надеялась, что после этого… — Шатти грустно улыбнулась. — Пустяки. Конечно, Рождество надо встречать в кругу семьи.
Кеннет с трудом поборол искушение развернуть собеседницу лицом к себе и основательно встряхнуть за плечи. Он-то считал само собою разумеющимся, что Шатти понимает: ее нынешняя работа —
