передаете?
На эти слова Пишу реагировал совершенно неожиданным образом. До этого он сидел на стуле сгорбившись, будто из него вынули стержень. Но тут вдруг выпрямился, и Баум увидел перед собой высокопоставленного чиновника — чопорного и преисполненного самоуважения.
— Должен вам заметить, что я француз и люблю свою страну. Я не предатель. И никогда бы не сообщил русским ничего такого, что могло бы причинить вред Франции!
Позже, передавая весь разговор Жоржу Вавру, Баум сказал, что это был единственный момент, когда его собеседник обнаружил свои принципы и изложил их с каким-то даже простодушием: политические секреты — ради Бога! Военные — ни за что! Забавно, но Баум поверил ему…
А теперь он пристально взглянул на человека, снова скорчившегося перед ним на стуле.
— Вы когда-нибудь передавали русским протоколы заседаний Комитета обороны?
— Никогда!
— Но доступ к ним вы имеете?
— Конечно!
— Случалось сделать лишнюю копию для постороннего лица?
— Нет. Это же важнейший государственный секрет!
— Которые вы никогда никому не сообщаете…
— Вот именно!
— Для передачи выбираете секреты поменьше, так, что ли?
Пишу не ответил и совсем поник, утратив свой негодующий пыл.
— Ладно, — произнес Баум. — Сейчас я вам объясню, что от вас требуется и каким образом будем поддерживать связь. Давайте вдвоем сочиним один маленький документик, и вы его подпишете, господин Пишу. После чего можете отправляться на все четыре стороны — и считайте, что вам крупно повезло.
Домой Баум добрался только к полуночи. Эстелла уже легла. Он сам приготовил кофе и бутерброды с сыром и уселся в кресло с магнитофоном и кассетой — той, что удалось записать днем в Булонском лесу. Запись продолжалась всего шестнадцать минут. Он вооружился карандашом и блокнотом — шумы на пленке иной раз совсем заглушали слова, иногда голоса звучали слишком тихо и удалялись по мере того, как парочка поворачивала от места, где прятался Баум. Записав все, что удалось расслышать, он проглядел текст и подчеркнул красным те места, которые показались ему особенно интересными. Получилось нечто вроде диалога с большими паузами.
Мужчина: Согласованные действия… ошибки не должно… шестого сентября… точное место.
Девушка: …с авеню Опера на Конкорд и вверх по Елисейским полям…
Мужчина: …гранаты?.. Это возможно? Полицейские… как будто движутся вместе с толпой…
Девушка: Да.
Мужчина: …в богатом квартале. Скажем, поближе к Конкорд или на Елисейских полях… еще в Италии?
Девушка: …во вторник. Заберем все и спрячем в обычном месте.
Мужчина: Хорошо.
Девушка: С Жан-Полем стало трудно с тех пор, как он сбежал… Мы бы хотели…
Мужчина: Он слишком много знает…
Девушка: …мы думаем, это неизбежно. В штабе беспокоятся: этот его побег… возможно, все было организовано. Надо…
Мужчина: …что нужно.
Девушка: Хорошо.
Мужчина: Встречаемся в следующее воскресенье в то же время.
Девушка: Здесь?
Мужчина: …в другом месте. До свидания.
Девушка: Пока.
Обе кошки устроились на его коленях и свернулись в один большой клубок, пушистый мех смешался, и стало похоже, будто лежит странный зверек о двух головах. Баум пристально рассматривал текст, но не перечитывал его больше. В его воображении разворачивалась широкая панорама событий, в которой сегодняшняя встреча составляла лишь краткий эпизод. Кошки уютно мурлыкали, и время от времени то одна, то другая открывала сонные глаза, но тут же снова засыпала. Пару раз взмахнул чей-то пушистый хвост. Он погладил кошачьи спинки и пощекотал за ушами. Потом бережно снял обеих и, придвинувшись к столу, принялся писать.
На следующее утро, прежде чем идти к шефу, Баум велел с помощью компьютера отыскать, кому принадлежит фургон «рено», на котором вчера приехал в Булонский лес один из участников встречи. К Вавру он захватил запись разговора, составленную накануне. Сидя под портретами двух президентов — прошлого и нынешнего, он пятнадцать минут не спеша и обстоятельно излагал свои мысли, а Вавр слушал, положив перед собой пухлые руки, глаза его не отрывались от лица Баума, и в них не отражалось ничего, кроме недоверия.
Дослушав до конца, он наклонил голову, так что глаз совсем не стало видно за густыми бровями. Они сидели в полном молчании, только часы тикали. Потом Вавр заворочался на стуле, с трудом вытащил пачку сигарет из кармана и закурил.
— Черт бы тебя побрал, Альфред, вечно ты трудности создаешь, являешься с какими-то своими проблемами…
— Ну уж на этот раз проблема не моя. Что ж мне, плюнуть на все и делать вид, будто ничего и не было?
— Я бы так и поступил, ей-Богу…
— Еще не поздно, — усмехнулся Баум. — Можете считать, что я ничего не говорил. Я в газеты не побегу.
— Ты предлагаешь сценарий, который принять невозможно. Не хочу сказать, что ты где-то ошибся. Наоборот, я бы должен тебя поздравить: ты предложил вполне правдоподобную версию. Только вот правительству она не понравится, а я не идиот: зачем предлагать хозяевам то, что им знать не хочется и с чем они справиться не могут? Но отмахнуться от всего этого нельзя. Полное, конечно, безрассудство с нашей стороны, но действовать придется.
— Вот и я так думаю.
— Ну давай говори, что ты конкретно предлагаешь.
С минуту Баум сидел молча, закинув назад голову и полузакрыв глаза. Потом встряхнулся и наклонился вперед.
— Надо, по-моему, разграничить события в Булонском лесу и деятельность террористов. Забудем как бы на время, что нам их главарь известен, и сосредоточимся на том, как от них защититься. То есть воспользуемся теми нитями, что у нас в руках. Во-первых, номер «рено». Полиция пусть нам его отыщет. Во-вторых, где-то в районе Фобур Сен-Дени расположено что-то вроде базы, где эти ребята встречались, а может быть, и продолжают встречаться. Попробуем провести рейд — обыщем каждое здание в этом квартале.
— Не такие уж надежные нити…
— Еще этот парад голлистов, назначенный на шестое сентября. Нельзя же допустить, чтобы их бомбы взорвались или чтобы они полицейских каких-нибудь укокошили…
— Нельзя, и, стало быть, нам на все это дело отпущено не больше двух недель, — заметил Вавр сухо.
— Трудно, конечно, учитывая, что мы не свою прямую работу делаем, а должны работать на полицию.
— Это верно, только кое-что и нас касается, чего никому доверить нельзя: этот субъект Пишу и его контакты с русскими. Кстати, как там с ним?
Баум добросовестно передал разговор с «этим субъектом», и Вавр воздел очи горе с видом безграничного возмущения.
— Ну это-то еще зачем? Куда оно заведет? Пошел бы я к министру, все бы ему рассказал, и тогда уж он сам попросил бы министерство иностранных дел объявить Галевича персоной нон грата, и вышвырнули бы
