– Почему знаешь?
– Я прихожу к дочери и вижу.
– Что видишь?
– Ну, вот, год назад она повесила в ее комнате фотографии высохших деревьев. И я почувствовал вопль ее души. Я понял, что их для меня повесили, бессознательно, но для меня. Нет, не для меня…
– Тебя не поймешь. То для тебя, то не для тебя.
– Да это очень просто. Мы с Верой сошлись через эти высохшие деревья, в том числе, и через них, сошлись. Она устроилась в наш отдел, ей выделили стол, и она, осваиваясь, положила под стекло фотографию высохшего дерева. Я заинтересовался, стал спрашивать, почему именно это – девушке двадцать два, а высохшее дерево – бесспорный символ бесплодия, символ безнадежности. Она, естественно, ничего не сказала. Но когда мы сблизились, я узнал, что у нее проблемы с деторождением, и были проблемы с женихами.
– Так она же родила тебе дочь?
– Это я ее родил. Я околдовал Веру, я сказал, что моя дочь родится, несмотря ни на что, и она родилась.
Смирнов хлебнул вина. Уже давно понятие 'моя дочь' стало для него не радостным и жизнеутверждающим, а болезненным и тревожным.
– Но почему она повесила фотографии в комнате дочери? Что она этим хотела добиться?
– Не она, а подсознание. Вера два или три года живет с любовником, он не жениться, и детей не хочет. И она повесила эти фотографии, в расчете на то, что они, как когда-то, помогут ей преодолеть трудности. А в комнате дочери их повесила, а не в своем с милым гнездышке, чтобы использовать мою – тьфу, тьфу, тьфу, – нечистую силу. Чтобы я опять помог ей выйти замуж и родить. Я сразу это понял и возмутился, очень нервно возмутился, в основном из-за того, что она эти свои законные сухие деревья дочери подсунула, беду свою подсунула… Знаешь, эти волшебные реалии мало понятны неподготовленному человеку. Кстати, еще пару слов о символах. Ни матери, ни бабушке, не нравится, когда Полина ласкова со мной. И она грубит, говорит мне гадости. Но рисует мне символические картинки, расшифровывая которые, я понимаю, что она – моя, что она любит.
– Какие это символические картинки? – Наташа понимала, что попутчика несет, что он выговаривает больное. И улыбнулась: 'Чем больше дури в голове, тем больше слез'.
– Ну, последний раз она мне показала рисунок, на котором были изображены три картины, висящие на стене. На правой узнавалась бабушка, на левой – мама, то есть Вера. А посередине висел портрет то ли кота, то ли человека. Сама Полина стояла у портрета бабушки, и в руках у нее была маленькая картинка, похожая на иконку. 'Ты нарисовала этот портретик малюсеньким, чтобы никто меня не узнал?' – спросил я, и она заулыбалась смущенно и радостно…
Смирнов замолчал, глотнул из бутылки. Наташа, некоторое время шла, скептически кривя губы. И спросила, когда пауза затянулась
– А почему ты развелся?
– Теща развела. Я ей помог.
– Как?
– После двух лет супружества я посмотрел в свое будущее. Единственный раз посмотрел. И все увидел. И не смог тянуть резину.
– А теща? Почему она тебя невзлюбила?
– Почему невзлюбила? Отнюдь. Я появился в их доме, как инопланетянин, нет, как Ральф, знаешь такого? – Наташа покивала. – И она узнала, что есть на земле другая жизнь, отличающаяся от ее жизни, как вода в стакане отличается от горного потока, другая любовь, другие люди. Я пытался вытянуть ее из норы, попытался освободить, но она не из тех.
– Не из каких?
– Не из тех, кому можно помочь. Непластичная и гордая. И я оставил ее в первобытном состоянии. Когда уходил с чемоданом, она сказала, с горечью сказала: 'Ты ведь со мной ни разу не поговорил…' Я понял, что если бы я своевременно упал ей в ноги, то она взмахнула бы волшебной палочкой, и Вера вновь бросилась бы мне на грудь.
Смирнов нервно засмеялся. Глотнул вина. И увидел впереди семейную троицу, сидевшую на клетчатом пледе у самого моря и евшую белесый от незрелости арбуз. Движения их были вялыми, лица, даже у шестилетнего на вид мальчика, ничего не выражали и, казалось, что и в будущем зеркалам их душ не суждено оживиться сильными эмоциями.
– Это ужасно, – сокрушенно покачал головой хмельной Евгений Евгеньевич, остановившись.
– Что ужасно?
– Да ты посмотри! Не видишь, они заколдованы?!
Наташа посмотрела.
– Похоже.
– Давай, я им погадаю? Нет, не им, а мальчику. С ними уже фиг что сделаешь.
Утришский успех кружил ему голову. Хотелось его развить. Хотелось впечатлить женщину.
– Давай! – пожала плечами Наталья. – Тебе помочь?
– Да, – кивнул, пряча бутылку. – Подойди к ним и скажи, что великий маг и пророк, доктор астрономических наук и шаман, хочет пасть пред ними ниц.
Говоря, он смотрел на мальчика. Тот механически ел арбуз.
