Нет, не буду ничего рассказывать. Не буду, потому что уже сам себе кажусь идиотом. Придумал сказку и сам в нее поверил.
Сумасшедший.
А глаза монаха? Как он на меня смотрел! Нет, в этом коле определенно что-то есть. Не зря я его с собой потащил'.
– Ты что задумался?
– Да так. Ты мне хочешь что-то сказать?
– Да. Я хотела сказать, что там, не пляже, мне было хорошо. Я бы сказала, что так хорошо, как ни с кем не было, но я еще не вполне уверенна… И хотела бы эту уверенность укрепить.
Взгляд Наташи стал туманным
– Сейчас? Мне помыть руки?
Смирнов озабоченно понюхал пальцы, остро пахшие луком.
– Нет, вечером. Ночью. Вечером мы будем пить, есть, смотреть друг на друга и печалиться.
– Печалиться, что не встретились раньше?
– Да.
– Слушай, ты такая любимая… Я прямо таю, глядя на тебя. Ты такая ясная, умная, живая, красивая и без комплексов совсем. Говоришь, что думаешь… Откуда ты такая?
– 'Кто вы такая? Откуда вы? Как вы явились сюда?' – продекламировала Наталья Окуджаву с горькой усмешкой на устах. И продолжила, глядя на море, синевшее в вырезе щели:
– От папы с мамой я. У нас была хорошая семья… Знаешь, она для меня, как для тебя твоя Наташа. Я много раз пыталась создать такую же, – бросила странный взгляд. – Но тщетно.
– А где твои родители?
– Они умерли. Погибли в автокатастрофе по дороге на дачу. И старший брат был с ними. Я тоже хотела ехать, но отец нашел какое-то пустяковое дело, и я осталась. Осталась одна в пятнадцать лет с несносной теткой в роли мачехи… И ее гадким, похотливым мужем. И поняла, что такое родной отец, мать и брат. Знаешь, когда мне плохо, я злюсь на отца. Сильно злюсь. Что не взял с собой. Что оставил жить.
– Слушай, давай не будем об этом. Это все случилось давно, даже словесные соболезнования как-то не складываются, одно душевное сочувствие.
– Да, действительно, давай, не будем. Ужин у нас через полчаса. Не мог бы ты соорудить что-то похожее на стол? Мне так хочется посидеть удобно, как в кафе…
– Две минуты! Убирая берег, я видел две широкие доски, в самый раз пойдут. Кстати, я и стул поломанный нашел, трон тебе устрою, закачаешься!
Через двадцать минут стол был готов, и Наташа выставила на него приготовленные салаты и закуски. Скоро они сидели напротив друг друга, и пили за встречу и предстоящие дни, которые, без сомнения, станут незабываемыми. Наташа пила десертное вино, которое Смирнов, пивший 'Анапу', взял для нее в Утрише. Им было весело, они разговорились по душам, и Наташа сказала, что ей не нравится, что он, ее мужчина, пьет дешевое вино.
– Так оно мне нравиться, – пытался оправдаться Смирнов. – Ну, почти нравится. А если честно, я пью по средствам.
– Ты за полчаса заработал почти четыре тысячи!
– Я не могу каждый день паясничать! Я вообще-то, очень даже серьезный человек, ученый, которого многие знают, в том числе и за рубежом. У меня пятьдесят научных публикаций, я…
– И сколько же зарабатывает 'очень серьезный' человек с пятьюдесятью научными публикациями? – перебила женщина.
– Около трехсот долларов. Какие-то вы, женщины, не оригинальные в общей массе. Несколько часов знакомства и сразу о деньгах…
– Человек должен жить достойно…
– Это вы, смертные должны жить достойно! – воскликнул Смирнов, задетый женщиной и третью бутылки 'Анапы'. А я бессмертный, я не тороплюсь заглотать жизнь, как животное, до отрыжки.
– Ты бессмертный? – посмотрела Наташа, потемневшими глаами.
– Мне кажется.
– И когда ты стал бессмертным?
– Давно, в двадцать два года…
– И, став бессмертным, ты постарел на двадцать лет?
– Ты думаешь, мне сорок два?
Редко кто давал Смирнову его годы.
– Ну, сорок два – сорок три…
– Ошибаешься, сильно ошибаешься. Я не хотел оставаться все время двадцатидвухлетним, сама понимаешь. Все юноши мечтают выглядеть зрелыми мужчинами. Но все зрелые мужчины не хотят зреть дальше, вот я решил остановиться. Кстати, очень скоро ты узнаешь, что кое в чем я остался двадцати двух летним.
– Посмотрим, посмотрим. А как ты стал бессмертным?
