Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция

13.09.73. Вчера поднялись с 1800 до 3800. Барбос говорил, что остались легкие прогулки (от вчерашней он всю ночь охал в унисон со мной). До вершины шел неплохо. На обратном пути полез не по той щели и уперся в обрыв, спуститься с которого можно было только в царствие небесное. Барбос смолчал (в предыдущем маршруте ошибся он). Пришлось идти километр до следующей щели. Когда подошли к уступу, высотой около полутора метров, Костя удовлетворено сказал, что к 9-ти доберемся до Риткиных котлет (недавно коногон зарезал взбесившуюся кобылу, и мяса навалом). Я сел перед уступом и стал раздумывать, как спуститься. Думал, как думает разваренная макаронина – было уже на все наплевать. И тут он скомандовал: – «Прыгай!» В другой раз я бы не послушал. А тут спрыгнул. Нога подвернулась, в следующий миг рюкзак, чуть задержавшийся в полете, догнал зад. Ступня распухла сразу. До лагеря – 2 км спуска по крутому, скалистому склону. Перекурили. Потом сел, оперся руками о землю. Выкинув больную ногу вперед, здоровой отталкивался. Следом шел Костя со своей куриной слепотой, моим рюкзаком, а потом и радиометром (это был большой плюс, смотреть, как начальник тащит твою треклятую поклажу). Снова уперлись в обрыв. Бросил камешек – он летел секунды три. Пришлось ползти вверх, потом в сторону. Через сорок минут подошли к обрыву метра в 2. Костя стал жечь сухой юган, и я по прилепившейся арче спустился вниз на руках. Ниже был другой обрыв – метров в 20. По его кромке можно было перевалить в соседнюю щель, она спускалась прямо к лагерю. Долго спорили, как идти, чтобы не свалиться. Костя так обессилел, что передвигался моим способом, т.е. на заду. По осыпи спустились, освещая дорогу факелами из югана. В лагере огонь увидели, и Костя закричал: «К мосту, к мосту!», но никто не отреагировал. Потом выяснилось, что товарищам послышалось: «Веревку, веревку!», и они стали ее искать. Нога сильно распухла, но боли не было. Ее опустили в ледяную воду и облили йодом. Спал урывками – ночью все разболелось.

Костя утром ушел в маршрут. Говорил со мной. С уважением. Сказал, что после окончания университета, я смогу устроиться в любую партию на хороший оклад – он похлопочет.

Смотрел на себя в зеркало стереоскопа – лицо, черное от пыли и грязи, потеки пота. Повариха принесла завтрак и, увидев потеки, вскричала: «Ты, что, плакал?!». Где-то в глубине души я доволен случившимся. Завтра у матери день рождения.

* * *

Она пришла наплывом счастья. Счастливо-глупый я думал, есть ли у нее мобильный телефон, и если нет, то надо бы купить. Телефон был. Она сообщила номер и сказала: мы не расстаемся, ведь мы не можем расстаться. – Мы расстаемся, когда во мне неприятность, – возразил я. Она засмеялась: – Если это было бы так, мы бы с тобой никогда не встретились. – А где девочка? – Она не ответила – раздался гром, и стало происходить что-то неприятное.

* * *

Я проснулся. Час ночи. В квартире сверху – ее снимают молодые люди из независимого государства – гремела музыка. Музыку дробил топот многих ног. Полежал, наливаясь ненавистью. Топот прекратился. Двое мужчин засмеялись. Девушка закричала. Все забегали. Взял телефонную трубку позвонил.

– Говорит лейтенант Бекетов, участковый. Андрей Валерьевич Ашевский?

– Да...

– К вам приехать, или и так будет тихо?

– Будет.

– В таком случае, спокойной ночи.

Стало тихо, я заснул. Она не вернулась. Проснувшись, убитый горем (черное, оно схватило меня беззубой пастью и жевало, жевало, жевало) сходил в магазин за вином, выпил в пятнадцать минут и лег в постель.

* * *

Вино оказалось забористым, не дрянным, я был рад, и думалось весело.

...Пару лет назад сглупа я стал нормальным человеком – привел в норму холестерин, сахар в крови; укротил давление и спастические реакции, мучившие меня по 150 дней в году; перестал злоупотреблять табаком и алкоголем, начал регулярно посещать бассейн и спортивные залы. Понемногу вес мой стал идеальным, не испытывая постоянных головных болей, я престал спорить по пустякам с матерью, сыном, друзьями и женщинами. Скоро Зинаида Петровна, спокойная дама из породы природных жен, стала моей невестой. Слава богу, до свадьбы дело не дошло – в один прекрасный день я понял, что без холестерина и давления ни на что не способен, без них я – вещь. Меня не обуревали мысли, амок не гонял меня, как бильярдный шар, целью секса стало опорожнение (не лишенное приятности) яичников и простаты. Я ходил в кино; ел гамбургеры, вылупив глаза, лузгал семечки; смотрел с Зинаидой Петровной 'хорошие' сериалы и на шестидесятилетие планировал поездку на Канарские острова с будущими родственниками. Люди, говорившие непонятно или нервозно, стали вызывать у меня неприязнь. В один прекрасный день поняв, что стал обывателем, и счастье мое – это Зина, днем и ночью, утром и вечером похожая на себя как две капли воды из одной пипетки, а удача – пересказ первым анекдота из расхожей газеты, я вдрызг напился вот этого самого вина, поссорился с невестой, и, теперь я человек. Я был обрезанным деревом в японском ухоженном садике камней, а теперь стою на дороге, пусть разбитой, пусть осенней, но куда-то ведущей...

28

На турбазе согду стало плохо, и я повез его на попутной машине – она шла из Кончоча, разведочного участка, в районный центр. Кстати, почитав мои книжки, они на моем сайте и на litportal.ru (я публикуюсь в Интернете, деньги мне ни к чему), вы многое себе... Впрочем, этот посыл ни что иное, как низкопробная самореклама, но вы будете удовлетворены, сходив по указанным адресам, если, конечно, сумеете что-то почерпнуть.

По пути Согд (Word пишет это слово с большой буквы, и мне надоело его поправлять) попросил остановиться. Мы вышли и по его настоянию поднялись по лисьей тропе на скалу, возвышавшуюся над дорогой. На ней он кое-что показал. Я усомнился, что это кое-что могло сохраниться за две тысячи двести восемьдесят четыре года, но услышал, что предки это специально сохраняли, чтобы потомки не разуверились, и потому я могу видеть то, что вижу. Тут я спросил, а много ли осталось на свете его родственников или хотя бы соплеменников, он ответил, что родичей нет, но в Дехиколоне, это кишлак в среднем течении Ягноба, есть один соплеменник, но простой, не для тысячелетней задачи (потом этот человек – рыжий и голубоглазый, будет работать в моей партии горнорабочим, и, клянусь, золото его только бы испортило, такой он был самодостаточный и целостный, что, впрочем, одно и тоже). Говорил мой фатальный знакомый с укоризной и подтекстом: 'стал бы я с тобой связываться, если бы были родственники'. Упоминаю об этом эпизоде не для того, чтобы заставить вас задуматься в определенном направлении, а потому что именно в этом коротком вояже на скалу останки золотого кубка прорвали мой карман.

Данный абзац – не что иное, как пепел десяти страниц. Я уничтожил их, сжег, 'заdeleteил' ибо написал слишком много, увлекшись изложением того, что случилось много лет спустя вследствие этой короткой прогулки.

* * *

В больнице Согда сразу же уложили. В серой пижаме и штанах он был похож на сельчанина, привезшего на рынок мешок крючковатых огурцов, да не ко времени досадно приболевшего. Я посидел у кровати с