А остальное лишне или прилагается само.
Я сошел с ума, и значит, одной ногой стою в этом мире веры. Чем я похож на Христа?
Иисуса хотели убить, когда он не был Христом.
Меня хотели убить в утробе. И отняли шубу.
Большинство людей убивают в детстве. Человек родится, чтобы по воле Божьей стать Христом, по воле божьей умереть за людей, а его убивают, убивают его душу, и он становится слесарем, юристом, банщиком, он становится человеком. Несчастным человеком, ибо, если в тебе убит Христос, ты не можешь стать действительно счастливым человеком. Истинно счастливым человеком, а не обывателем. Не можешь, потому что Христа нельзя убить до конца. Что-то от него остается, культя, что ли... Да, остается культя, и всю жизнь мучат фантомные боли. Всю жизнь болит то, что отрезали. У меня – это совесть. Ее нет, а я чувствую ее, слышу. Как музыку, состоящую из нот боли.
У других болит тоска по несбывшемуся, тоска по несовершенному чуду, несовершенному подвигу.
Христос ходил по земле и совершал чудеса. Совершал, но когда люди переставали верить в него, они не получались.
Я, очарованный словами Грина 'Ты можешь заснуть, и сном твоим станет простая жизнь', тоже ходил по земле и пытался совершать чудеса. Я пытался зажечь людей, пытался заставить их что-то искать, что-то сохранять, к чему-то идти. Я брал их за грудки и говорил о душе, о любви, говорил, что жизнь дана человеку для того, чтобы превзойти себя и приблизиться к неведомому. К Богу. К совершенству. Но чудес не получалось, и люди не проникались моими словами. И ненавидели. Как Надя, как Житник, как Света, Вера Зелековна, сын. Ненавидели за то, что толкал их к Богу, к божественному.
Люди не слышат. Они погружены в себя. Они открывают сердца лишь лжецам и презирающим.
Сотрудник известного издательства сказал мне: – Не грузи народонаселение, не пытайся их изменить. Они – мразь. Если мы напечатаем календарь сорок девятого года, они будут его покупать, и будут читать, и будут передавать его друзьям и знакомым с похвальными словами, потому что нам верят, потому что мы – ИЗДАТЕЛЬСТВО!
Да, им верят. Потому что они говорят то, что покойно слышать, то, что погружает в океан бездумности. И еще они – профессионалы, они знают, что читать календарь, читать цифры и знакомые слова, так же полезно, как питаться по часам и жить с женой и еще одной женщиной по сетевому графику.
Когда Христос родился, пришли волхвы и сказали, что родился Царь всех времен и народов.
Волхвов на всех не хватает, не пришли они и ко мне. И к вам.
А если бы пришли и сказали вашей маме, что родился Царь всех времен и народов? Она бы поверила? Нет. Она не поверила, и вы стали человеком.
Почему не приходят волхвы? А если бы они приходили? К каждому Христу? То есть к каждому новорожденному?
То-то ж!
К тому же много Иродов.
У каждого Христа свой Ирод.
Мать Мария говорила сыну. Иисусу: 'Выкинь это из головы, не позорь нас'.
И каждый, почти каждый Ирод добиваются своего.
Христос пострадал за человечество. Он взял на себя грехи всех людей.
И я страдал за чужие грехи. Пусть по мелочи, но страдал.
Христа хранил Бог.
Всю жизнь я многократно и чудесным образом избегал гибели. 'Мне кажется, что кто-то там, наверху, хорошо ко мне относится', говорил Малаки Констант из 'Сирен Титана' Курта Воннегута'. Я тоже так думаю, потому что падал в пропасть, и даже не поцарапался.
Это падение я вижу воочию.
'Кол Будды'.
...Семьдесят седьмой, разморенный день устало остывает в прохладный вечер.
Спускаюсь по скалистому отрогу. За спиной винтовка.
Высматриваю сурка.
Вон! Сидит у края – большой! <P.S.>Рыжий, как золото! </P.S.>
Вдарил.
Попал!!!
Сейчас упадет!
Бросаюсь.
Он падает – в обрыв.
Пытаюсь схватить.
И, черт, сорвался. Без вариантов. Все!
Нет – Око открылось!
Мир замер Я повис. Голова внизу, ноги – в небе. Увидел скалу. Внизу – глыбовая осыпь.
