— Почему же, подтвердились… — невинно возразил я.
— Ты мне голову не морочь, — проворчал Эдуард Алексеевич. — Как надо, так и ответим.
— Благодарю за реабилитацию, — улыбнулся я.
— Рано благодарить. Твоя объяснительная записка будет пока лежать в моем сейфе. Вот женишься, тогда порву…
От себя я долго и безрезультатно названивал домой Ивану Васильевичу. Никто не брал трубку. Так было и на следующий день. Вероятно, они были на даче.
Я очень жалел, что не мог с ним поговорить: он просил сообщить, если откроется в крылатовском деле что-нибудь интересное. Да и посоветоваться не мешало. Я улетел, так и не застав его дома.
И ещё. Наша, встреча с Кешкой опять не состоялась.
Я отдал Наде три билета в новый цирк на проспекте Вернадского. Третий мне пришлось отвоевать у месткома (билеты достали по заявке), потому что давали только по два.
Теперь я направлялся в Крылатое совсем в другом настроении.
Девяносто девять процентов было за то, что Залесская убита. Но ведь могло быть и другое: смертельное ранение нанесено по её просьбе. На этот случай я отпускал один процент. И подобное предположение совсем уж не так невероятно, как может показаться с первого взгляда. Если принять во внимание существование предсмертного письма.
На войне, случалось, тяжелораненые просили своих товарищей поскорее прекратить их мучения. Это на войне, а сейчас мирное время…
Или так. Двое решили уйти из жизни. Но, убив Залесскую, второй соучастник в последнюю минуту не смог найти силы убить себя. Может быть, струсил, раздумал. Не знаю, предположений можно строить много. В общем, версия двойного самоубийства, не выполненного до конца, требовала всесторонней проверки.
Ну а если это умышленное убийство?
С целью грабежа оно совершенно исключалось. Мало того, что преступник не взял ничего из вещей и ценностей (какие ценности сравнительно молодой пары, только что перебравшейся в-село), он даже не пытался инсценировать кражу. Значит, забрался он в дом только ради убийства.
Самым трудным пунктом во всей этой истории было предсмертное письмо. Напрашивались два вывода. Убийца внал о его существовании и поэтому не опасался разоблачения. Второе — совершив преступление, он наткнулся на письмо, что облегчило задачу скрыть содеянное. Тот случай, который выпадает чрезвычайно редко. Но все-таки выпадает.
Ни одного свидетеля. Пока что ни одной прямой улики.
Да и косвенных, признаться, негусто. Из показаний Залесского и Коломойцева, бритва всегда находилась возле кровати на тумбочке, служащей туалетным столиком. Знал ли об этом преступник или воспользовался случайно? Трудно сказать. Следователь, который вёл дело до меня, дактилоскопические исследования бритвы не производил. Более того, хранил её небрежно. И когда я послал бритву на экспертизу, исследовапие ничего не дало.
Кому была нужна смерть Ани Залесской? В селе она была пришлая. Как все утверждают, добрый, жизнерадостный человек. Чтобы заиметь заклятого врага, надо проявить себя каким-то особым, решительным образом.
Она была в группе народного контроля. Может быть, кому-нибудь крепко насолила? Надо непременно подробнее разузнать об этой стороне её деятельности в совхозе.
А что, если она напала на след какого-нибудь крупного хищения или злоупотребления? И чтобы это не стало достоянием соответствующих органов, преступник устранил Залесскую. Может быть, даже специально завоевал её расположение, вступил с ней в связь. И, инсценировав отчаяние, добился написания предсмертного письма. Ещё одна версия.
Ревность. Патологическая страсть. Этому чувству подвержены одинаково представители обоего пола. И трудно сказать, у кого оно бывает более яростным.
Исходя из предсмертного письма, основания для ревности у кого-то были. Женщина могла ревновать к мужу, возлюбленному, мужчина — к Валерию Залесскому или к кому-нибудь другому.
А если убийца — патологический тип, маньяк? Увы, и такие ходят на земле.
…В Барнауле я прежде всего вызвал судмедэксперта, который производил первоначальное вскрытие и обследование трупа Залесской 10 июля. Он согласился с заключением Яшина и дал объяснение, что произвёл осмотр тела убитой небрежно. По его словам, он, как и следователь, был уверен в самоубийстве. Ввело в заблуждение предсмертное письмо. Эксперт был молод, не более тридцати.
Но ошибка есть ошибка. Он сказал, что готов понести за неё любую кару. И хотя он был одним из виновников того, что —преступник гулял на свободе, у меня все равно возникла к нему симпатия. Это был открытый, искренний человек. Мне поправилось, что на прощание он произнёс:
— Знаете, перед кем мне больше всего стыдно? Перед Вячеславом Сергеевичем. Даже неловко, что я кандидат наук, как и он…
Потом я зашёл к замначальника следственного отдела прокуратуры края.
Разговор с Кукуевым происходил в несколько-другом ключе, нежели с судмедэкспертом.
— Ну конечно, — сказал он насмешливым тоном, — вы люди столичные, «знатоки», одним словом. Так ведь Москва Москвой, но основную работу в стране ведут товарищи на местах. И вроде справляются. Если нам не доверять, как же тогда быть? Вам везде не успеть.
— Судмедэксперт согласился с Яшиным. Кстати, он сам присутствовал при эксгумации.
— Ещё бы! Бумага подписана светиками. Тут любой спасует.
— Речь идёт не об авторитете, а о строго научных выводах…
На этот раз у нас сложились более чем прохладные отношения.
Странно наблюдать таких людей. Очевидная истина отступает у. них на второй план. На первом-своё место.
Кресло. Не дай бог оно покачнётся! Соображения общего дела, вреда или пользы для общества улетучиваются как утренний туман. Конечно, за грубую ошибку в расследовании дела Залесской его по голове не погладят. И я чувствовал: будь это в его власти, он попытался бы оставить все так, как было до меня, Ещё одно огорчение ждало в Барнауле. Чисто человеческого порядка. Я сорвал Серафиме Карповне отпуск. Полтора года она уже не отдыхала. Встретились мы с Ищенко очень тепло.
— Поработаем, Серафима Карловна? —
— Надо поработать. Яшин тут был, и, когда уехал, я поняла: надо ждать вас. Как все обернулось, а?
— Теперь дело за нами. Да, задал нам Вячеслав Сергеевич задачку!
— Интересный человек. Мы с ним в Крылатое ездили.
Осматривали место происшествия. Все сокрушался, что погода плохая. Там, в районе, оказывается, есть интересные развалины храма какого-то. Древнего. Очень хотел посмотреть… Как и вы, любит по радио серьёзную музыку слушать. — Я улыбнулся. Запомнила мою привязанность. — И ещё беседовал со мной журналист из Москвы. Вы уехали, а он снова вернулся. Все спрашивал, как дело идёт.
— А вы?
— Говорю, разглашать не имею права. Тогда он насчёт Надежды Максимовны. Я ему: это, мол, сугубо личное дело товарища следователя и неприлично вроде бы этим интересоваться. А он шуточкой: вы же, говорит, интересуетесь личным. Я ему в ответ: нас государство обязало. И то, когда касается преступления…
— Между прочим, письмо в редакцию написал отец Залесского.
Серафима Карповна покачала головой:
— Странно. Сам адвокат. Знает отлично, как ведётся расследование. Правда, теперь другой оборот. Как узнает, что убийство… Или пока будем держать это в секрете?
— Нет. Я считаю-лучше пусть убийца узнает, что мы расследуем не самоубийство. Он, возможно, начнёт действовать. Во всяком случае, чем-нибудь проявит себя. А нам только не теряться…
— Да, знаете, Валерий Залесский приезжал…
— Сколько он пробыл и где?
— Говорят, в Североозерске болтался. Дня три. В Крылатое заглянул на несколько часов.
— Это было после Яшина?
