что его присутствие не замечено. Он сосредоточился на намеченной добыче и тихо приближался к ней. Где-то далеко завыла собака, но он не обратил внимания, до нее было слишком далеко. Его гибкие мышцы напряглись, и, тяжело сглотнув, он вышел из убежища и пересек каменную дорогу. Пробежав, остановился у стены кирпичного строения, там, где кончался свет уличных фонарей. Глаза его рыскали по улице, но никаких признаков жизни ему не встретилось, ни звуков тревоги, ни запахов опасности не обнаруживалось.
Опасаясь близкого света фонарей, он пригнулся и тихо пополз в тени вдоль стены к другой стороне здания.
Мгновение паники возникло вместе с грохотом спереди и глухим рыком, последовавшим за ним. Он почувствовал угрозу, но она больше говорила о страхе, который испытывала перед ним собака. Зверь был прикован цепью.
Он был неосторожен и должен был действовать быстро, чтобы устранить возникшую неприятность или возвращаться в лес с пустыми руками. Как черная молния он преодолел расстояние и, схватив пса за шею, резко вывернул ему голову. Жалобный визг, хруст костей – и все стихло, ночь снова была спокойной. Но не разбудил ли кого этот звук?
Свет вспыхнул впереди, и он упал на четвереньки, как крыса отполз в сторону и забился под маленький куст возле дома. Дверь открылась, и в ней показался высокий грузный человек, всматривающийся в темноту.
– Дауг!
Он шагнул из дома в холод ночи и пошел туда, где была привязана собака. Глаза его еще слипались после сна. Он что-то бормотал про себя, недовольный пробуждением среди нота.
Кейт Фолкнер был человеком, плохо переносящим разные волнения. Он был зол, спускаясь с крыльца.
– Дауг! – снова крикнул он, не заботясь о спящих соседях. – Чертов дурак, что с тобой произошло?!
Гневно заскрежетав зубами, он пошел через двор к собачьей будке.
– Бегает тут среди ночи, – ворчал он на ходу, – воет, как сука в горячке. Я тебе покажу, ты у меня завоешь.
Внезапный шорох в кустах рядом с ним заставил его подпрыгнуть, он прекратил свою болтовню, уставившись распухшими глазами в темноту веток.
Шорох не повторился.
– Чертова собака прыгает тут в темноте, – сказал он сам себе и еще раз окинул взглядом куст, прежде чем идти дальше. Он почесал свое брюхо, огромную массу, свисавшую с пояса, гигантский живот, отращиваемый годами неумеренными возлияниями и постоянным обжорством. Он чувствовал странную уверенность в себе со своим безразмерным брюхом. В конце концов, это был признак хорошей здоровой жизни, и он знал это.
Волосы встали у него дыбом, когда он почувствовал, что за ним наблюдают.
– Дауг! – крикнул он, ложное чувство власти слышалось в повышенном голосе. – Где ты, черт возьми?
– О, черт! – вскрикнул он, увидев мертвую брошенную на землю собаку.
Согнувшись над трупом собаки, он не заметил, как тень отделилась от темных кустов и бесшумно проскользнула в дом через открытую дверь. Фолкнер рассматривал пса в тусклом свете из открытой двери.
Сначала он подумал о том, как бы похоронить животное до того, как проснется Рич. Мальчик будет убит горем. Да ладно, еще один жизненный урок. Черт с ним. Это была собака ребенка, он может сам похоронить ее, а если кто-нибудь из соседей захочет что-то сказать про тушу Дауга во дворе утром, они смогут сказать это ему в лицо, если у них хватит нервов. Все умирает рано или поздно, думал он, возвращаясь в дом и обдумывая, что скажет завтра сыну. Смерть – это неизбежность. Иди и похорони его!
Шарлотта, конечно, будет беситься, но он скажет ей, что пришло время и нечего нянчиться с ребенком. И будь что будет. Она знает свое место, думал он, уже окончательно проснувшись. Почувствовав жажду, он открыл холодильник и сорвал пломбу с банки «Доминиона».
В два глотка выпив пиво, он заметил открытую дверь и, подойдя, захлопнул ее. Кинув пустую банку в корзину, он стал подниматься в спальню. Поднявшись по лестнице в темноте и переступив порог, он внезапно остановился и насторожился от шума из ближайшей комнаты. Низкий, зловещий хрип достиг его ушей, и его рука почти непроизвольно потянулась к выключателю и включила свет.
Там, рядом с кроватью, почти за гранью возможного, сидело нечто. Оно выглядело как человек, но не совсем, и когда их взгляды встретились, тварь издала низкий протяжный рык, обнажив зубы. Лицо его было перепачкано кровью, оно сидело перед ним на корточках. Он взглянул туда, где лежала Шарлотта. Или, по крайней мере, то, что было Шарлоттой. Ее голова была неестественно вывернута, безмолвный ужас застыл на ее мертвом лице. Тело ее было истерзано и разорвано в клочья, пятна крови были повсюду вокруг кровати. Застыв в холодном ужасе, он заметил, что тварь на полу что-то жевала. Что-то длинное – руку Шарлотты.
Зверь все еще сидел на корточках, его дьявольский пир не прерывался. Затем он бросил оторванную руку и зарычал на Фолкнера, тряся головой из стороны в сторону, словно чудаковатый пес. Человек понял, что у него мало или почти нет шансов уйти живым из комнаты. Тварь не проявляла беспокойства в его присутствии и, фактически, казалось, была довольна своим положением.
Оторвав наконец взгляд, Фолкнер повернулся и кинулся к двери. Он услышал шипенье за собой, тварь была там, обхватив его вокруг шеи, потащила его назад в спальню. Он тяжело повалился на пол, острая боль пронзила его спину, когти вцепились в глаза.
Он чувствовал, что его повернуло на спину, он был беззащитен перед дикой животной силой. Зверь навалился на него, их лица разделяли миллиметры, он чувствовал смрадное дыхание зверя, видел его вьющиеся волосы и расширенные глаза, смотрящие на него.
Зверь издал короткий крик, почти что смех и, поднявшись, пересек комнату, затем погрузил руку в разорванный живот Шарлотты и вынул петли кишок. Зло улыбаясь, он взглянул на лежащего и положил в рот пригоршню внутренностей, темная струя крови вытекала из его губ, когда он, чавкая, жевал плоть.
