прежде чем начиналась новая жизнь, правильно?
— Лишь на миг. Потом рождался в новой жизни. Не спрашивай, как. Есть вещи, которых даже кошки не знают.
— Ну даже если так, все равно, ты точно знаешь, что ты находишься в одной жизни, потом умираешь, потом переходишь в другую. Верно?
— Да, да, не тяни! — рявкнул Мергеш. Как всем, кто живет свою последнюю жизнь, ему быстро надоедало обсуждение семантических тонкостей.
— Но Артемида и ее бабушка Клара были живы одновременно в течение нескольких лет. Они часто разговаривали друг с другом. Как же тогда Артемида и Клара могут быть одним и тем же человеком в разных жизнях? Это невозможно. Я не сомневаюсь в твоем обонянии, но, может быть, они одинаково пахнут, потому что они родственницы.
Мергеш молча обдумывал слова Эрнеста, продолжая вылизываться. Он лизал массивную лапу и протирал ею морду.
— Я просто думал, Мергеш, может быть, ты не знаешь, что у нас, людей, только одна жизнь?
— Откуда ты знаешь?
— Ну, по крайней мере мы так считаем. А разве это не главное?
— Может быть, у вас тоже много жизней, только вы об этом не знаете.
— Ты говоришь, что помнишь свои другие жизни. Мы — не помним. Если мы входим в новую жизнь и не помним старую, все равно это значит, что эта жизнь — моя нынешняя жизнь, то сознание, которое во мне прямо сейчас — исчезнет.
— К делу! К делу! — прорычал зверь. — Давай. А то ты все болтаешь.
— Дело в том, что твоя месть оказалась чрезвычайно эффективной. Это была хорошая месть. Она погубила остаток единственной жизни Клары. Клара была очень несчастна. А ее преступление лишь в том, что она взяла одну из твоих девяти жизней. Ее единственная жизнь за одну из твоих девяти. Мне кажется, она многократно расплатилась. Твоя месть завершена. Доска вытерта. Зло искуплено.
Довольный такой убедительной формулировкой, Эрнест откинулся на спинку стула.
— Нет, — прошипел Мергеш, оскалясь и стуча по полу сильным хвостом. — Нет, она не завершена! Не завершена! Зло не искуплено! Я буду мстить и дальше! Кроме того, меня устраивает такая жизнь.
Эрнест не позволил себе поморщиться. Он отдохнул несколько секунд, перевел дух и начал снова — с другого угла.
— Ты говоришь, тебя устраивает такая жизнь. Может быть, ты мне расскажешь, как ты живешь? Как обычно проходит твой день?
Спокойствие Эрнеста, кажется, передалось и Мергешу. Он перестал скалиться, сел на задние лапы и спокойно ответил:
— Мой день? Без особых происшествий. Я не запоминаю свою жизнь.
— Что же ты делаешь весь день?
— Жду. Жду, пока меня не позовет сон.
— А в промежутке между снами?
— Я же говорю. Я жду.
— И всё?
— Я жду.
— Это и есть твоя жизнь? И она тебя устраивает?
Мергеш кивнул.
— Особенно по сравнению с альтернативой, — сказал он, грациозно перевернулся на спину и принялся вылизывать брюхо.
— Альтернативой? Ты имеешь в виду — по сравнению со смертью?
— Девятая жизнь — последняя.
— И ты хочешь, чтобы эта жизнь длилась вечно.
— А ты разве не хочешь? Разве найдется такой, кто не захочет?
— Мергеш, меня поражает непоследовательность твоих слов.
— Коты — чрезвычайно логичные существа. Иногда люди этого не понимают из-за того, что мы способны молниеносно принимать решения.
— Вот в чем твоя непоследовательность. Ты говоришь, что хочешь, чтобы твоя девятая жизнь продолжалась вечно. Но, по сути, ты не живешь эту девятую жизнь. Ты просто существуешь в каком-то подвешенном состоянии.
— Не живу девятую жизнь?
— Ты же сам сказал: ты ждешь. Я тебе скажу, что пришло мне в голову. Один знаменитый психолог однажды сказал: некоторые люди так боятся оказаться в долгу у смерти, что отвергают заем жизни.
— О чем ты? Говори попроще, — сказал Мергеш, который к этому времени перестал вылизывать брюхо и сел на задние лапы.
— Это значит, что ты так боишься смерти, что не позволяешь себе войти в жизнь. Как будто боишься ее израсходовать. Помнишь, чему ты меня научил несколько минут назад — про сущность кошачьей природы? Скажи мне, Мергеш, какую территорию ты сейчас защищаешь? Где коты, которых ты победил в битве? Где похотливые, воющие самки, которых ты покорил? И почему, — Эрнест выделил голосом каждое слово, — ты позволяешь драгоценному семени Мергеша пропадать втуне?
Пока Эрнест говорил, Мергеш все ниже склонял голову. Потом с некоторой мрачностью спросил:
— А у тебя только одна жизнь? Сколько ты уже прожил?
— Примерно половину.
— Как ты это выносишь?
У Эрнеста внезапно сжало сердце печалью. Он достал салфетку, оставшуюся от китайского обеда, и вытер глаза.
— Извини, — неожиданно мягко сказал Мергеш. — Я сделал тебе больно.
— Вовсе нет. Я был готов к этому. Мы неизбежно должны были свернуть на эту тему, — сказал Эрнест. — Ты спрашиваешь, как я это выношу? Во-первых, стараюсь об этом не думать. И действительно, порой получается даже забывать. В моем возрасте это не очень трудно.
— В твоем возрасте? Что это значит?
— Наша жизнь проходит в несколько стадий. В раннем детстве мы много думаем о смерти; у некоторых она даже становится навязчивой идеей. Открыть существование смерти нетрудно. Достаточно оглядеться вокруг, и мы видим мертвое: сухие листья, увядшие лилии, дохлых мух и жуков. Домашние животные умирают. Мы едим мертвых животных. Иногда умирает близкий человек. И вскоре мы понимаем, что смерть настигнет всех — бабушку, маму, папу, даже нас. Мы в одиночку размышляем над этим. Родители и учителя, думая, что детям вредно думать о смерти, молчат о ней или рассказывают нам сказочки про рай и ангелов, про то, что там люди будут вместе уже навсегда, бессмертные души.
Эрнест остановился, надеясь, что Мергеш его хорошо понимает.
— А потом? — да, Мергеш все понимал.
— Мы смиряемся. Мы выталкиваем смерть из сознания или открыто бросаем ей вызов, идя на дурацкий риск. А потом, перед тем, как стать взрослыми, опять начинаем много думать о смерти. Некоторые не могут вынести этой мысли и отказываются жить дальше. Но большинство заглушает сознание смерти погружением во взрослые дела. Мы строим карьеру, семью, занимаемся личностным ростом, приобретаем имущество, плетем интриги, толкаемся локтями. Я сейчас как раз в этой точке. Потом мы входим в более позднюю стадию, где нас опять настигает мысль о смерти, но теперь угроза уже отчетлива — по сути, неизбежна. В этот момент у нас есть выбор — много думать о смерти и попытаться получить максимум от жизни, которая нам еще осталась, или различными способами притворяться, что смерти не существует.
— Так что же лично ты? Притворяешься, что смерть не придет?
— Нет, у меня не получится. Я психиатр, мне приходится разговаривать с людьми, которые страшно боятся жизни и смерти, и я вынужден все время стоять лицом к лицу с правдой.
— Тогда позволь мне снова спросить, — голос Мергеша теперь был тихим и усталым, в нем больше не было угрозы, — как ты это выносишь? Как ты можешь получать удовольствие от чего бы то ни было в жизни, от любых действий, если у тебя только одна жизнь, а в конце угрожающе высится смерть?
