подержать его, поиграть, словно надеялась завязать между братьями узы крови. Напрасно. Илуге не то что бы не любил малыша, – просто тот был чем-то совершенно ему чуждым, словно диковинный ручной зверек. Впрочем, быть может, это оттого, что он вообще не знает, как обращаться с маленькими детьми?
Илуге покосился на сидевших вокруг и, крякнув, поднялся. Ицхаль вышла следом как была – в одной безрукавке. Илуге потянулся было, чтобы скинуть шубу, накинуть ей на плечи, но мать подняла тонкие пальцы: ах да, она же туммо – владеющая внутренним огнем. И не только. Илуге даже прикусил язык, настолько ему хотелось спросить мать кое о чем.
Однако ее слова разом заставили его собраться. Гхи. Илуге имел с ними дело всего один раз, но этого ему было более чем достаточно.
– Это удивительно, – медленно выговорил он, когда Ицхаль закончила свой рассказ, – Зачем он приходил?
– Не знаю, – мрачно ответила Ицхаль, – Но… Не для того, чтобы убить меня или Цаньяна. Быть может, за тобой. Снова.
– Почему сейчас? – она, Ицхаль Тумгор, знает о мотивах своего брата, князя, намного больше.
– Возможно, что-то все это время…отвлекало его, – Ицхаль охватила себя руками, глядя на ровные столбы дымков, поднимавшиеся над юртами к нарождающейся луне. Илуге молча разглядывал ее точеный профиль.
– И ты не воспользовалась…своей силой? – он все же спросил это. Спросил.
Зеленые, раскосые, – такие же, как у него самого, глаза казались бездонными.
– Илуге, – тихо сказала мать, – Я думала, ты уже начинаешь понимать.
– Что именно?
– Ты задал вопрос не о том, – она покачала головой, – На самом деле, ты ведь хотел знать, отчего я, Ярлунга, – та, чьи желания сбываются, не пожелала своему сыну безоговорочной победы?
О, как же с ней трудно!
– Отчасти, – выдавил Илуге.
– Илуге, – она взяла его за руку, и от ладони к локтю, а потом дальше по плечу прокатилась приятная щекотка, – Желание должно быть настоящим. Признаться, в это время я, будто простая скотница, могла желать только одного: чтобы вы оба, ты и Янира, – остались живы. Живы. Остальное было неважно.
Илуге вспомнил один из самых неприятных моментов боя, когда хуа пао, казалось, летит прямо на него. Снаряд пролетел у него над головой, обдав ужасающей волной жара, и взорвался в пяти корпусах позади. Разорвав троих, шедших за ним следом, в клочья. Унда был четвертым – единственным, кто не умер сразу.
– Прости, – он выговорил это с трудом.
Отношения между ними все это время были натянутыми и странными. Будто они оба, если и хотели сказать друг другу что-то очень важное, то не могли. Илуге, привыкнув с детства ни на кого не рассчитывать и ни от кого (кроме Яниры) не зависеть, иногда просто не знал, о чем люди говорят с матерьми. Тем более – с такими. Иногда она казалась ему ужасающей, иногда – чужой, но всегда – недосягаемой. Ледяная принцесса из колдовских гор, такая молодая. Женщины степей, имея взрослого сына-воина, уже к сорока годам в большинстве своем выглядели старухами. Их следовало защищать, беречь, уважать, но никогда… опасаться.
– Я думала, что ты сам скоро поймешь это, – мягко сказала Ицхаль. Ее рука была теплой и мягкой, и это прикосновение странно трогало какие-то глубокие струны в его душе, – Власть, словно обоюдоострый меч, имеет два лезвия. На одном – твои желания, на другом – их последствия. Хороший воин не достает меча без крайней необходимости.
Это было, пожалуй, ему более понятно. Но не совсем. Не совсем.
– Такая необходимость была. Была!
– Возможно, – длинные светлые пряди волос упали, скрыв ее лицо.
– Пожелай теперь, чтобы мы нашли выход, – хрипло прошептал он, – Потому что, – я чувствую! – от этого зависит судьба Великой Степи. И не только, ты ведь знаешь.
Пальцы, мягко охватившие его запястье, слабо дрогнули.
– Знаю, – так же тихо произнесла она, – Это словно раздвигать бесконечные слои черных шелковых знамен. И за ними – предопределенность всего под небесами. Я – всего лишь орудие, мой мальчик. Щепка в водовороте.
– Иногда и маленький камушек может разрушить город – если он лежит на вершине горы.
Глава 7. Подземелья
Земли кхонгов встретили их свирепыми метелями: страшные зимние бури гнали с вершин Крох-Ог низкие серо-фиолетовые тучи, обрушивавшиеся на предгорья тяжелыми снегопадами и ветрами, сбивавшими с ног. Кхонги, как и охориты, спокон веков селились в горных лесах, однако у них местность была менее однообразной: попадались и выбеленные ветром плоскогорья, где, бывало, паслись крупные стада диких яков и красавцев-архаров, и глухие кедровые леса, звенящие во время глухариного тока. Весной тысячи ручейков низвергались с гор, собираясь в мелкие быстрые холодные речки. Ручейки стремились вниз, на равнины, вливаясь в могучую Горган-Ох, заставляя ее широко и привольно разливаться, насыщая весенней влагой топкие берега, – пристанище лебедей, чирков и цапель.
Однако пути в селения кхонгов, – а они, в отличие от большинства степняков жили оседло, в основном возле своих приисков, на большой высоте, – были нелегки и путаны. Тули прислал за ними проводника сразу после Аргун Тайлгана, который Илуге провел на редкость тихо, без особенной охоты выполняя все положенные обряды. Его снедало нетерпение, день за днем он в-основном проводил в юрте Ягута, – кхонгского кузнеца, который жил у джунгаров, даря им свои великолепные изделия по давнему уговору с ханом. К его облегчению, могучий угрюмец заинтересовался хуа пао и теперь вместе с Чонрагом раз за разом сооружал и испытывал орудия все большего размера, к восторгу ребятни. А теперь вот решил поехать с ними к кхонгам. Все уговоры Илуге, – он, признаться, к своему стыду боялся пожертвовать еще и кузнецом, – пропали втуне. Ягут просто приехал к его юрте в назначенное время сбора, и у Илуге не было над ним власти, чтобы отослать назад.
Зато Янира, наоборот, явно обрадовалась, – они давно дружили, еще с тех пор, когда была жива Нарьяна, а у них, случалось, не было на ужин и супа из деревянной ложки.
В результате, конечно, ехать вызвались храбрецы со всей степи. Мысль о том, что в страшные заброшенные штольни пойдут женщины, а мужчины-воины останутся ждать, была нестерпимой.
Илуге, тайком ухмыляясь, отобрал примерно две сотни человек, – передовой отряд. И постарался, чтобы людей из разных племен было примерно поровну.
Баргузен тоже поехал, хотя Илуге и не позволил ему взять больше никого из своей сотни. Чонрага же просто пришлось взять – он все это время ходил за Ягутом как привязанный. Да и сам Ягут пробурчал что-то вроде, что парень толковый, без него будет несподручно. А вот Турхга и братьев Нарьяны Илуге даже слушать не стал: хватит с него героев.
Конец зимы тоже выдался довольно мягким, – оттепели следовали одна за другой. В медвежьих берлогах, должно быть, уже родились крошечные слепые медвежата, а к концу ясного дня снег покрывался хрустким голубым настом – самое бы время ловить жирных тетеревов, пойманных в снежную ловушку.
Однако, за исключением случаев, когда добыча сама шла в руки, Илуге старался удержаться от соблазна. Торопил. Что-то внутри него вело неумолимый отчет времени, будто бы он предчувствовал. А, может быть, так и было. Быть может, что-то из магических способностей матери и передалось ему.
Становище кхонгов удивило его. В отличие от джунгаров и косхов, ставивших юрты плотным кольцом на случай внезапной атаки, кхонгские четырехугольные бревенчатые жилища были привольно рассыпаны в небольшой, поросшей редким лесом ложбинке. Видимо, они все же не слишком опасались нападения. Впрочем, – Илуге это оценил глазами воина, – местность сама по себе являлась наилучшей защитой. По узким и скользким горным тропам без проводника сюда было бы необычайно трудно добраться. Не раз его наметанный глаза различал еле заметные признаки оборонных ловушек: здесь из-под снега торчит конец
